Читать книгу "Свет в августе - Уильям Фолкнер"

-- Надеюсь, вы меня не убьете и не ограбите. -- Он пошел и привел ее. Тут я увидел, что на руках у ней ребенок, махонький, году лет. Он хотел было подсадить ее в кузов, а я говорю: -- Один из вас может сесть в кабину. -Они поговорили немного, потом она залезла в кабину, а он пошел на заправочную станцию, вынес картонный чемодан, -- знаешь, такой, под кожу, -засунул в кузов и сам влез. И поехали -- она в кабине, с ребенком на руках, и то и дело назад поглядывает, не выпал ли он там или еще чего.

Сперва я думал, они женаты. Да, в общем, и не думал ничего, только подивился, как это такая молодая статная девушка -- и вдруг с ним сошлась. Ничего плохого в нем не было. Парень вроде хороший, работник, видно, -- из тех, которые подолгу на месте держатся и прибавки не просят, покуда им разрешают работать. Вот такой примерно парень. Такой, что, кроме как на работе, он всегда где-то сбоку припека. Я себе представить не мог, чтобы кто-нибудь, какая-нибудь женщина запомнила, как спала с ним, -- не говоря уже о том, чтобы такое доказательство на руках имела".

И не стыдно тебе? спрашивает его жена. Говорить такое женщине. Они беседуют в темноте.

Я что-то не вижу, чтобы, ты покраснела, говорит он. И продолжает:

"Я вообще об этом не думал, пока мы не остановились на ночевку. Она сидела со мной в кабине -- ну, разговорились как водится, и немного погодя узнаю, что пришли они из Алабамы. Она все говорила: "Мы пришли", -- и я, конечно, думал, что она -- про того, который в кузове едет. И говорит, что они уже почти два месяца в дороге.

-- Вашему мальцу, -- говорю, -- нет двух месяцев. Если я в цветах разбираюсь. -- А она отвечает, что он родился три недели назад в Джефферсоне, и я говорю: -- А-а, где Нигера линчевали. Это, наверно, при вас еще было, -- и тут она прикусила язык. Как будто он не велел ей про это разговаривать. Я понял, что он. Ну, едем дальше, а как смеркаться стало, я говорю: -- Скоро будет город. Я в городе ночевать не останусь. Но если вы хотите завтра со мной ехать, я заеду за вами в гостиницу, часов в шесть, -а она сидит тихо, как будто ждет, что он окажет, и он немного погодя говорит:

-- Я думаю -- на что нам гостиница, когда в машине дом. -- Я промолчал, а уже в город въезжаем, и он спрашивает: -- А этот городок порядочный или так себе?

-- Не знаю, -- говорю. -- Но думаю, пансион какойнибудь здесь найдется.

А он говорит:

-- Интересно, нет ли тут лагеря для туристов? -- Я молчу, и он объясняет: -- Чтобы палатку снять. Гостиницы эти дорогие -- особенно если людям ехать далеко. -- А куда едут, так и не говорят. Как будто сами не знают, а так, смотрят, куда им удастся заехать. Но я еще этого не понимал. А вот что он от меня услышать хочет, понял -- и что сам он у меня об этом не попросит. Как будто, если Бог положил мне сказать это, я скажу, а если Бог положил ему пойти в гостиницу и заплатить, может, целых три доллара за номер, он пойдет и заплатит. И я говорю:

-- Что ж, ночь теплая. Если вы не боитесь москитов и на голых досках в машине спать...

А он говорит:

-- Конечно. Это будет прекрасно. Это было бы очень прекрасно, если бы вы ей разрешили. -- Тут я заметил, что он сказал ей. И начинаю замечать, что он какой-то чудной, напряженный, что ли. Такой у него вид, будто сам себя накрутить хочет на какое-то дело, которое сделать охота, но боязно. И боится вроде не того, что ему худо будет, а вроде -- само дело такое, что он бы скорее умер, чем на него решился, если бы всех остальных путей не перепробовал и в отчаяние не впал. А я еще ничего не знаю. Никак в толк не возьму, что у них там за история. И если бы не ночевка с этими приключениями, я, думаю, так бы и расстался с ними в Джексоне, ничего не узнавши".

-- А что он сделать-то хотел? говорит жена.

-- Подожди, дойдет черед и до этого. Может, я тебе даже покажу. Он продолжает.

"Остановились мы у магазина. Я еще затормозить не успел, а он уже спрыгнул. Как будто боялся, что я его обгоню, а сам сияет прямо-как мальчишка, когда ему пообещаешь что-то сделать, и он торопится что-нибудь сделать для тебя, пока ты не передумал. Рысцой забежал в магазин и возвращается со свертками, выше головы нагрузился -- и я про себя говорю: "Э, брат. Ты, я вижу, совсем решил поселиться в машине и хозяйством обзавестись". Поехали дальше и скоро нашли подходящее место, я съехал с дороги, под деревья, а он выскакивает, бежит к дверце и помогает ей слезть, да так, как будто они с мальцом стеклянные. А лицо у самого все такое же, как будто он уже почти решился -- не знаю, на что он там решился с отчаяния, -- если только я или она чем-нибудь раньше не помешаем и если она по его лицу не поймет, что он с отчаяния на что-то решился.

-- А на что -- я и тогда еще не знал".

-- А на что все-таки? говорит жена.

-- Я же тебе только что показал. Пора, что ли, второй раз показывать?

-- Я, пожалуй, обойдусь. Но все-таки не понимаю, что тут смешного. И как он умудрился столько трудов и времени на это потратить?

-- А потому что они были неженаты, говорит муж. И ребенок-то был не его. Только я этого не знал. Я это только ночью понял, когда услышал их разговор у костра -- они, наверно, думали, я не слышу. Это еще до того, как он совсем отчаялся. Но и тогда, думаю, отчаяния уже хватало. Просто решил попробовать в последний раз. Он продолжает:

"И вот, значит, бегает он туда-сюда, ночлег устраивает; за все хватается, а с чего начать, не знает, -- такая суматоха, что прямо на нервы действует. Велел ему дров для костра притащить, а сам взял свои одеяла и постелил в машине. И уже зло берет, что с ними связался и что спать теперь придется прямо на земле, ногами к костру, без всякой подстилки. Так что вел себя, наверно, грубовато, ворчал; хожу, все налаживаю, а она сидит спиной к дереву, ребенка под шалью ужином кормит и все твердит, как ей совестно, что из-за нее такие неудобства, и хочет ночевать, сидя у костра, -- она, мол, ни капельки не устала, целый день только ехала и ничего не делала. Потом он вернулся и волочит столько дров, что хватило бы быка, зажарить, она ему что-то сказала, он пошел, вынес из машины чемодан и достает оттуда одеяло. И началась у нас петрушка. Как у этой пары из комиксов, у этих двух французов, которые все кланяются и расшаркиваются, друг друга вперед пропускают, -- вот и мы так, делали вид, будто для того из дому уехали, чтобы дорваться на земле поспать, и каждый норовит разлечься побыстрей да поосновательней. У меня так и просилось на язык: "Ну ладно. Если хочешь спать на земле -валяй. Лично мне это нужно, знаешь как?" Но всетаки, можно сказать, моя взяла. Вернее -- наша взяла. Кончилось тем, что он постелил их одеяло в машине, -- как будто мы с самого начала не знали, что так и будет, -- а мое мы расстелили у костра. Он-то, по крайней мере, думаю, с самого начала знал, что так и будет. Если они действительно из самой Алабамы шли, как он говорил. Иначе зачем он столько дров натащил, если всего-то надо было кофе сварить да подогреть консервы. Потом мы поели, а потом я все узнал".

Что узнал -- что он сделать хотел?