Читать книгу "Вечная полночь - Джерри Стал"

Направился к прилавку. Полез в карман. У меня нет наклонностей к мародерству. До меня только что дошло, что тут творится как раз мародерство. Это было, как если бы перестал действовать закон всемирного тяготения. Некий фундаментальный закон отменяли и злостно нарушали. Товар уплывал с полок, из холодильников. И прыгал тебе в руки.

Я замер у прилавка. Я сошел с ума? Жду, когда появится Ганга Дин, все соберет и возьмет с меня доллар тридцать девять? Что со мной случилось?

Не пойму, то ли меня плющит, то ли мир спятил. Мне страшно. Я сбит с толку. Я медленно вышел из универмага — я вижу этого служащего каждый день; он меня запомнит? Каково ему, когда постоянный покупатель ворует у него прямо под носом?

Снаружи с «Перье» в руках я вижу, как полицейская машина тормозит у обочины и с визгом останавливается за «Чеви». Шорох осколков под шинами. Радио полиции хрипит от помех.

Черный коп, высокий и мускулистый, выскакивает с пассажирского сиденья с пушкой в руках. «Стоять!» Тесная форма, мелькнула у меня идиотская мысль. Как он, блядь, умудряется двигаться? За ним выскакивает водитель, белый мусор. Жирный. С красной рожей. Обе руки на демократизаторе. «Всем выйти! — кричит он в глубину магазина. Сам внутрь не заходит. — Всем выйти и построиться у стены».

Я вижу их всех. Пассажиры «Чеви»: бабка, дед, два мальчика и три девочки. Младшему вряд ли больше четырех. Старшей девочке тринадцать. Не знаю, что случилось с тремя негритянками. Может, смылись через черный ход.

Лишь я и семейство этих ебаных латиносов. Я встал как вкопанный. Вот так вот? Меня закроют за спизженную бутылку воды?

Представляю, картина. «Мужик, ты за что сидишь?» «А, „Перье“ спер в магазине…»

Господи!

«Ты, съебись отсюда!»

Это орет черный мусор в тесной форме. Показывает своей черной мордой. Белый жиртрест выводит трио негритянок и молочно-шоколадного парня примерно моих лет. У брата наполовину расстегнута рейдерская куртка. Оттуда торчат упаковки с «мясом для завтрака». В руках нарезка копченой колбасы. Белый мусор тычет в него дубиной.

Нас выстроили перед магазином. Появляется еще один легавый. Снова распахиваются двери. Вываливают пять мусоров. Жирный уже достал из кармана наручники. Семья латиносов стоит на коленях. Будто молится. Будто их сейчас расстреляют. Старика уже заковали. Белый коп нагибается, чтобы одеть наручники на женщину.

— Ты, сюда, — снова рявкает черный мусор.

Я начинаю протестовать. «Мясо» глядит на меня. Наши глаза встречаются. Мне хочется сказать: «Нет… вы не поняли… я с вами…»

Но это, разумеется, не так. И никогда не будет. Почему-то мне вспоминается Сэмми. И Рулина. Интересно, они до сих пор прикалываются по крэку.

— Уебывай отсюда, — приказывает один из новых мусоров. Но мягко. Как мужик мужику. Мы все белые парни.

Я начинаю уходить.

Я не оглядываюсь. Где-то на юге дым застилает небо.

Мимо снова проносятся машины, но я их не вижу. Не смотрю.

Вернувшись в гараж, я поставил «Перье». Нашел нычку.

Вывалил на фольгу остатки, огромный комок. Хотелось выкурить это ПРЯМО СЕЙЧАС. Хотелось заторчать ПРЯМО СЕЙЧАС. А потом я бы не парился. Потом не существует.

Я жадно проглотил первую хапку. Закрыл веки. Но не помогло. Молочно-шоколадный Король Мяса к завтраку продолжал смотреть на меня. И молчать. Его взгляд был вполне красноречив.

Я задержал дым в легких. Не выдыхая. Нарочито медленно подошел к телевизору. Я не включал его с тех пор, как переехал сюда. Не знал, работает ли он. Работает. Включил Седьмой канал. Пол Мойер, глас всего американского народа. Неизменное выражение его лица не стереть. Самодовольный умник. Точно так же он бы вел репортаж с конкурса красоты. Я убрал звук. Горящие дома. Из окон вырывается черный дым. Счастливый парень с гнилыми зубами тащит портативный телек. Я включил звук. «Привет, бабуль, — весело говорит Счастливец. — Не волнуйся. Это я несу тебе».

Зачем я вообще торчу? Я спрашиваю себя. Хотя не знаю, откуда в голову пришла такая мысль. Что она значит.

И зная, что потом мне снова захочется, я опять взрываю. Держу пламя под фольгой, ловлю струйку тающей геры, плывущую по абсолютно ровной плоскости фольги на другой ее конец. Не отрываясь от телевизора. Почти стемнело. Я узнаю здание «Сирс» на бульваре Санта-Моника. Десять минут на восток. Звук до сих пор выключен, я вижу в экране свое отражение. Кости и глаза. Образ призрака, наложившийся на картинку. И телевизионщики крадут мое лицо. Тащат аппаратуру прямо у меня из головы.

— Берите, — слышу я свой голос. — Забирайте мозг. Он мне больше не нужен. Я давно от него отказался…

Я ухожу от беззвучного телевизора. Откидываюсь на раскладушку, а вокруг меня ревет ночь. Я слышу истошный вопль на улице. Или, может, смех. Не знаю. Интересно, на дома они тоже кинутся? И если вы не против, хотелось бы знать, людей тоже будут убивать?

Пока меня тащит, они могут стрелять в меня. Пока меня тащит, я надеюсь, что буду застрелен. Потому что завтра…

Я нащупываю невыкуренную дозу на фольге. Вот она.

Всю ночь я слушаю звуки далекой войны. Смотрю беззвучные репортажи по ТВ. Потом, едва рассвело, что-то случается. Приглушенный стон. Словно умирает большое животное. И картинки в ящике гаснут. Я пробую зажечь свет. Тоже нет. Электричество кончилось.

Я снова беру фольгу. Там еще осталось. На пару нормальных хапок. Или три маленьких. Блин. Я снимаю трубку. И кому будем звонить. Аппарат тоже мертв.

Часов у меня нет. Эрик оставлял будильник перед отъездом с семьей в Напу, но куда он задевался, не знаю. Двигаться особо не тянет. Но надо. Если я докурю ништяки, то смогу добраться на автобусе до Таунера.

Блядь. Даже прихода не хочется. Я не страдаю. Но толкаться в автобусе тоже не привлекает. Стоять и вдыхать пары химикатов от голубой краски для волос у дам, рассекающих от Фэйфэкса и обратно. Зачем они это делают? Задумываюсь я неожиданно для себя. Почему голубой? Когда сидишь рядом с ними, пахнет «Графом Шейбом»: «99,99 доллара! Окраска любых волос в любой время. 99,99 доллара!..»

Я стою на автобусной остановке на Фэйрфэкс и Олимпик, как мне кажется, вечность. Рядом всего один мужик. Дед. Но мы не разговариваем. У него встревоженный вид. В руках газета. Он уткнулся в нее носом. Я различаю, что это дорогое издание. Наверно, подобрал где-то на помойке.

У меня, должно быть, жуткий вид. Не помню, когда я последний раз мылся. Или менял одежду. Иногда Таунер разрешает мне принять у него душ. Он знает, что я живу в гараже… Может, сегодня помоюсь. Одолжу носки или что-то в этом роде.

Наконец, останавливается машина. Старая синяя развалюха. Впереди сидит пожилая пара. Симпатичные. «Герман, — зовет пожилая дама, — Герман…»

Мужик не отрывается от газеты.