Читать книгу "Maxximum Exxtremum - Алексей А. Шепелев"

— Ну как? — спрашивает она лукаво, чуть не подмигивая.

…Пустая стена над диваном — интересно, что сюда она в мае повесит (освещая уже не наше ложе) иконку… интересны в данном контексте сами слова «введи» и «избави» — несмотря на автоматически промелькнувшую ехидную усмешку почему-то было совсем несмешно…

— Как первый стакан водки натощак — даже круче. И всё прошло — даже душа! Я чувствую циркуляцию крови, чувствую соки души!

— Покури.

Я закуриваю, непроизвольно откидываясь на стуле назад — прямо как она. Начинаю втыкать — незаметно забываться, почти засыпать, забывая курить и стряхивать пепел. Блять, сколько раз я наблюдал за ней в таком состоянии — серьёзное выражение лица, засыпает, не реагирует — думал, ей плохо, а ей оказывается настолько охуительно, что в лом даже улыбаться и говорить! А тут ещё какой-то пидор лезет с какой-то хуйнёй — типа с любовью, плотскою и грязной!.. Абсурдно чего-то хотеть, когда есть героин.

— Ну как?

— Давай ещё.

Она крутилась у зеркала, примеряя мою обновку — снятую для процедуры куртку.

— Это на потом, назавтра.

Оказывается, дорогие, всё так просто: рай на земле существует, хотя он, видимо, от лукаваго — вкусив от древа сего (мака, а не яблыка), начнёшь на Бга роптать, то есть страдать, поскольку перечеркнул надежду на рай обетованный… Если же его, т. е. бога, нет, то и тогда законы биологии не дадут себя опровергнуть. Это, как вы поняли, душа и разум, а есть ещё само сома, которое за весьма скромную плату приносит себя в жертву — чтоб душа и разум на мгновенье отдохнули…

— Какой хуй завтра — давай!

Тут же она обнаружила в кармане пачку. Ровно двенадцать штук, сказала она. Для меня это звучало как приговор. Я поспешил заверить её, что деньги не мои, но уже за только что заявленной мною дозой пришлось кое-что выдернуть.

41.

Впечатления меня переполняли, но единственное что я написал: «heroin — ya, poesia — no!» и понял, что поэтическое моё творчество (и мышление) на этом закончилось.

— Теперь, — сказал я ей многозначительно, — я понимаю, почему ты ничего не пишешь.

Она не поняла, о чём речь.

— Всё, что хотелось описать, чувствуешь непосредственно.

— Бред, — сказала она, и это и был, конечно, бред, но с виршеслагательством было действительно покончено.

12 числа я подумал, что всё, хватит. Надо срочно сваливать, иначе… Осталась последняя зелёная бумажка (то есть считай, 300 р. от неё), есть я тоже пять дней ничего не ел, кроме того, сегодня в пять часов в б-ке меня будут награждать Международной Отметиной имени отца русского футуризма Д. Бурлюка, и главное — туда должна прийти Инна.

Не скрою, что хотелось в основном одного — именно этого и продления именно такого нашего совместного прожитья. Наконец-то, со злой иронией думал я, нашли на чём обосновать отношения — общие интересы, взаимопонимание — всё налицо! Была даже мыслишка съездить забрать оставшиеся деньги и поступить с ними точно так же, но это уж совсем.

Она вызвала своего знакомого таксиста, съездила, мы изрядно подкрепились, и я безаппеляционно объявил, что должен уехать по делам. Она сказала, что сейчас как раз поедет в банк получать перевод, и всё будет (хотя наверняка именно поэтому меня не так сильно удерживала). Они довезли меня почти до библиотеки.

Я всё-ещё чувствовал себя великолепно. Бирюков, поприветствовав меня, попросил, чтобы я вёл себя прилично и как-нибудь заменял бы чем-нибудь особо непристойные слова. Все были тут и весьма чем-то довольные, ТВ и т. п., однако Инночки не наблюдалось. Я спросил телефон, набрал её и она сказала, что не придёт.

И вот я уже получаю Отметину Бурлюка из рук Бирюка (учреждена Академией Зауми, коей Сергей Евгеньевич Бирюков, основатель и руководитель — прежде чем свалить в Германию, он был всем нам — даже мне и прочим профанам «ОЗ»! — наглядный Нагваль-учитель: просто своим существованием здесь, рядом с нами — и теперь иногда навещает…). «За творческие достиги» — с такой же формулировкой, объявляет С. Е., награду получает и поэт Виктор Iванiв!

Начинаю читать.

Я хочу та-та-та, но с хорошим телом —

надо что б девчонки занимались делом!

…Намокнув, следы инъекций превращаются в синяки, руки немного болят и вообще как-то скучно-муторно. Рубашку не снимаю; лежу, даже не ем…

…13-го марта. Инна.

— Куда же ты исчез на целую неделю?

— Ды я что-то приболел…

Видит, что я бледен, знает, что я голоден, приглашает меня к себе домой.

Вот её спальня, кроватка. «Лёх, а давай…», — полудетское, почти картаво-скомканное произношение — в уши мне так и стучится кровью обычное начало её многих обращённых ко мне фраз — а далее она тем же вокалом и тоном — о, это нестерпимо, други! — начинает пояснять такое, такое… как она встанет, и что я должен делать и как!.. И я… С постера на меня лыбятся участники группы «BELLBOY» — четыре рослых загорелых нордическо-арийских красавца и одна красавица — все как на подбор со свастикоподобными тату! — Толя даже подмигивает… «А, Лалита-то, из их группы? — говорит голос Зельцера, усмехаясь, — винтовая, мы с ней одно время вместе ширялись. Теперь вот она замужем и ребёнок у неё…» Ярко-алым Наполеоновским вензелем пылает перечёркнутое начальное «Н»… В глазах, в голове у меня темнеет и я чуть не падаю.

…Через неделю я «приболел» ещё на неделю.

42.

Поездка в СПб. по приглашению изд-ва всё как-то откладывалась и в конце концов была под большим вопросом. У меня был своеобразный (вполне тривиальный) план: я отписал Базарову, что поеду купейным и приеду не один, а с девушкой, и, соответственно, пригласил с собой Инночку — бабло на проезд, номер в гостинице — всё от них, как и подобает насосу. Моё дело — проверить корректуру да достойно повести себя в знаменитой щекотливой ситуации Гумберта с его падчерицей — дабы «некоторое кровосмешение» произошло (как бы) само собой… (Тем паче, что она пару раз там бывала — всем продвинутым (безмозглым) малолеткам «безумно нравится» сей град Ивана, Лермонтова, Тургенева, Толстого, Булгакова, тёмных ночей и подземных ходов.) Он ответил: «…некоторые сложности… но Вы можете себе позволить», однако срок с конца февраля передвинулся в совсем уже абстрактное будущее, в наступлении коего я стал совсем нервозно сомневаться (к тому же некрасиво: всем уж разрекламировал поездку). Я стал форсировать события. Получив наконец окончательный ответ от Инны (вернее, её родителей — «Какой такой А. Шепелёв?!»), купил билет, позвонил Базарову и сказал: «Завтра буду, один» (позвонил Зельцеру — думал, может всё же её взять, но она была совсем — вокал её звучал, как искорёженная пластинка, политая маслом, с записью словаря русского мата).

Инночка, прямо из своего колледжа, примчалась меня провожать. Сказала, что через недельку как раз поедет в Москву, и если я всё-таки решусь тоже поехать туда (чтобы 23-го выступить на фестивале звучащей поэзии), то давай тогда там и встретимся — у памятника Грибоедову (хорошая, кстати, фамилия). Я нарисовал ей схему, сказал: «До встречи» (в которую верилось совсем с трудом) и, не выдержав, привлёк одной рукой (свободной) за талию и попытался поцеловать — она отвернулась, и получилось почти в щёчку, но вполне смачно…