Читать книгу "Операция прикрытия - Сергей Синякин"

Если бы не было инопланетян, то их нужно было придумать.

Прикосновение к тайне означало будущие чистки.

— Сам понимаешь, — сказал вождь озабоченному Берии. — Вся эта история должна остаться в тени. Нельзя, чтобы об этом судачили на каждом углу. Американцы — дураки, они сделали из тайны открытое представление. Впрочем, быть может, они и правы, в их условиях иначе нельзя. Гласность — это обязательное условие буржуазной псевдодемократии, поэтому там газетчики следят за происходящим, доводя реально существующие вещи до состояния бреда, в который уже невозможно поверить. Мы — это другое дело.

Необходимо определить круг лиц, которые соприкасались с проблемой. Люди подлежат изоляции. Степень изоляции придется определять на глаз, все будет зависеть от полезности человека обществу. Мелочь придется надежно убирать, таких, как Королев с Капицей, трогать нельзя. Необходимо внушить им, что все это не имеет никакого отношения к космосу. Ученые по своей сути недоверчивые люди, поэтому достаточно повернуть эту их недоверчивость в нужное русло, остальное они сделают сами. Обычно они просто выбрасывают проблему из головы, если приходят к мысли, что она им неинтересна.

— Я понимаю, Коба, — согласился Берия. — Списки уже подготовлены. По сути к проблеме имеет отношение не так уж много людей, и можно все быстро устроить. Сложнее будет с чекистами, на Абакумова я последнее время имею небольшое влияние. Вышел, стервец, из-под контроля, пользуется тем, что получил самостоятельный выход на товарища Сталина.

В последнее время вождь использовал Абакумова в качестве противовеса Берии, поэтому слова верного Лаврентия доставили ему удовольствие.

— Абакумов — это моя проблема, — сказал Сталин медленно. — А вот те, кто сейчас в горах, это проблема Лаврентия Берии. И за решение этой проблемы товарищ Берия несет персональную ответственность. Надеюсь, тебе ненужно растолковывать, что это такое — персональная ответственность?

— Не нужно, Коба, — сказал Берия нервно и, чтобы скрыть волнение, снял пенсне и принялся протирать специальным кусочком бархата линзы. — Я все понимаю.

Конечно же, не стоило и сомневаться, что Берия выполнит все добросовестно. Исполнителем он был незаменимым и, что характерно, более умным, чем его предшественники, которых вождь выдвигал на аппарат. И все-таки он был только исполнителем. Не более.

— Плохо себя чувствую последнее время, — закинул пробный шар вождь. — Все-таки семьдесят, Лаврентий. Пора на покой.

— Ты хорошо выглядишь, — моментально почувствовал Берия опасность. — Кто тебе это сказал? Врачи? Для них у нас есть свое лекарство. Не обращай внимания, Коба. Ты же помнишь, сколько на Кавказе долгожителей? Мы еще твое столетие отметим. На всю страну праздник будет. Да что там на всю страну. На весь мир праздник будет. Болезни — это для слабых людей. Тебе жить надо, ты нужен народу.

— Льстец, — размягченно сказал Сталин. — Твоими устами столетнее вино пить. Давно ли мы юбилеи праздновали? — Он прикрыл глаза, на секунду задумался и продекламировал:

Вспять вражьи силы бросились.

Вновь блещет небо чистое,

Доблесть героя славили

Снежные горы, выстояв.

С ними мы пели радостно,

Твердо в победу веруя,

«Многие лета здравствует

Пусть наш защитник Берия».

Где ты нашел такого жополиза, Лаврентий?

— Зачем человека обижать? — улыбнулся Берия. — Гришашвили — хороший человек. Разве он только про Берию пишет? Вспомни, Коба, он на Сталинскую премию представлен. Неужели же за стихи обо мне?

Они посмеялись.

— Иди, — сказал Сталин. — Ты тоже хороший человек, Лаврентий, только не забывай: допустишь промах, я с тебя первого шкуру спущу.

Проводив Берию взглядом, Сталин встал из-за стола и подошел к окну. Сегодня оно было чистым от инея, и видно было неширокую кремлевскую улицу. По улице шел молодой мужчина в гражданской одежде. В обеих руках он, словно крестьянин кур, держал за лапы несколько мертвых ворон. Зрелище это наполнило Сталина уверенностью в завтрашнем дне.

Он вернулся за стол, вызвал Поскребышева и приказал:

— Рюмина из МГБ ко мне!

Совсем недавно Рюмин обратился к Сталину с доносом на Абакумова. В своем письме Рюмин писал, что среди врачей кремлевской больницы зреет заговор против руководства страны, а министр Абакумов препятствует раскрытию этого заговора, потому что сам имеет бонапартовские замашки. Сталин прекрасно знал, что письмо это было написано не самостоятельно, а под диктовку помощника Маленкова по фамилии Суханов. Доложили, что полковник оказался так глуп, что ему пришлось переписывать письмо около десяти раз, прежде чем оно обрело грамотный вид. Особого значения это не имело. Более того, письмо это оказалось как нельзя кстати, ибо позволяло одним ударом решить два тревожащих вождя вопроса — справиться с лепилами, которые постоянно сигнализировали вождю об ухудшении его здоровья, и на вполне достаточных основаниях избавиться от министра государственной безопасности и его наиболее одиозных помощников, а также тех лиц, кто был посвящен в операцию «Полынь», которая входила сейчас в заключительный этап на Урале.

Название это придумал Берия. Поначалу он предложил назвать операцию «Возмездие», но это название вождю не понравилось.

— Речь идет не о мести, Лаврентий, — строго сказал он. — Какое возмездие? Кто и перед кем провинился? Речь идет о превентивном ударе, а это совсем другая категория борьбы.

— Тогда «Полынь», — не раздумывая, предложил верный помощник.

— Кодовое имя, — понимающе кивнул вождь. — Пусть будет «Полынь». Библейских аналогий проводить не станем. Но и сам понимаешь, папок заводить тоже не будем, плодить лишние бумаги не стоит. Один придумал, другой воплотил в жизнь. После смерти на нас с тобой и так всех собак повесят. Жди еще, когда этот самый ветер истории разметет весь сор в стороны.

Сталин лукавил.

Козлом отпущения предстояло стать самому Лаврентию Павловичу. Берия и его помощники были в достаточной степени умны и исполнительны, но они играли самое большее в шашки. Сталин играл по шахматным правилам. Четырехходовка, которую он задумал, должна была избавить его от лишней головной боли. Вначале слон, которым он полагал Абакумова, сметает с доски пешки, затем коня снимают верные офицеры, сами офицеры становятся жертвами ферзя, и именно в тот момент, когда верный ферзь Берия полагает, что угрозы ему нет и противников на доске не осталось, незаметная пешка, которую вождь продвигал в аппарате МГБ, достигает последнего поля и начинает реально угрожать ферзю. Только напрасно эта пешка полагает, что она тоже доросла до ферзя. Пешка так и останется пешкой, ее пробивные возможности обусловлены тем, что за спиной у нее был король. А когда эта пешка станет ненужной, король ею без сожаления пожертвует. Однако цель будет достигнута. Возомнившие о себе лишние руководители уже не будут приниматься в расчет в дальнейшей игре, государственная тайна останется таковой на все времена, а пешки… Ну, кто о них, пешках, помнит? Сталин проводил эту комбинацию по привычке. Трудно было предугадать, какой вариант событий предпочтительней — тайный или гласный? И у того, и у другого были свои плюсы и свои минусы. Но вождь не стал заниматься расчетами, в том не было нужды. Тайный вариант имел главный плюс — он оставлял того, кто задумал операцию, в безвестности. Не то чтобы Сталин боялся, кого было бояться человеку, перед которым склонился мир? Но все-таки тревога в душе оставалась. А что, если спросят однажды: Сталин, Сталин, где брат человеческий? И что он ответит на этот простой вопрос? Библейским «Я не сторож брату своему?». Можно, конечно, и так, но поверят ли, если у случившегося события будет куча свидетелей?