Читать книгу "Вестники времен: Знамя над Тауэром - Андрей Мартьянов"

— Ну… — замялся сэр Мишель, не совсем представляя, как можно объяснить Годфри происхождение Гунтера и его необыкновенного оружия. Внезапно германец сам шагнул вперед.

— Милорд, — сказал Гунтер. — Поверьте, у каждого дворянина есть свои тайны, которые он не вправе раскрывать никому, кроме священника, и то лишь на исповеди. Если у вас есть возможность — исповедуйте меня и услышите все обо мне и вот этой… этой, — Гунтер протянул архиепископу автомат, не забыв поставить предохранитель в верхнее положение. — Этой пугалочке.

— Пугалочка, — проворчал архиепископ. — Хорошо вы, сударь, напугали того стражника с рыжей бородой. Мозги от испуга так и брызнули… Нет у меня времени сейчас вас исповедовать. Скажите только правду, благо вы находитесь в церкви — это дело человеческих рук или вещь не принадлежит к миру людей?

— Клянусь, она сделана человеком, — твердо ответил Гунтер и неожиданно для самого себя улыбнулся. — Если нужно проверить, положите вещь на алтарь и окропите святой водой. Дьявольское волшебство, коли оно есть, немедленно исчезнет.

Годфри рассмеялся и развел руками:

— Ладно, я удовлетворен вашим ответом. Теперь, господа, выслушайте меня внимательно. Любой ценой вы должны оказаться в Лондоне не позже завтрашнего утра. Уильям Лоншан, видимо, полагает, что все его действия заранее одобрены королем и потому от канцлера можно ждать любых неприятностей. У тебя, Мишель, мое кольцо и тебе я передам подписанные королем и папой бумаги — пусть рескрипты хранятся у Джона. Если Лоншан посмеет отрицать истинность документов, которые Джон должен будет ему показать, пусть принц собирает совет баронов. Я, как архиепископ, передам принцу письменные приказы о лишении Уильяма де Лоншана всех государственных должностей и конфискации его имущества. Меня очень обеспокоил твой рассказ о исмаилитах и этом рыцаре, Понтии, кажется?

— Да, милорд, — кивнул сэр Мишель и внезапно побледнел, — Господи, а если убийцы уже сумели добраться до Джона?

— Тогда нам всем конец, — холодно ответил Годфри. — Принц — наша единственная надежда. Если все кончится плохо и больше мы не сумеем увидеться — покидайте Англию и отправляйтесь в Марсель или королевство Наваррское. Расскажете все Элеоноре Пуату. Надеюсь, королева-мать успеет вернуться в Англию и взять управление в свои руки. Итак, я остаюсь в церкви — стены храма защитят меня лучше десяти тысяч рыцарей, а вы езжайте в Лондон.

Годфри развернулся и направился к алтарю. Передав Мишелю все свитки, архиепископ быстро благословил нормандца и Гунтера, и те быстро пошли прочь из храма.

Глава тринадцатая Столица Альбиона

Ранним утром, на восходе, 23 августа 1189 года у южных ворот Лондона можно было наблюдать занимательную сцену. Парочка дворян, по виду, не самых богатых, прыгала вокруг небольшого костерка, хлопая себя ладонями по плечам и туловищу. Дворяне, видимо, ужасно замерзли и все пируэты исполнялись только ради того, чтобы согреться. Крестьяне, приехавшие из близлежащих деревень и привезшие в город на продажу свежее молоко да парное мясо, с исключительным изумлением взирали, как один дворянин — тот, который повыше ростом и с рыжими коротко стриженными волосами — шагает вокруг костра, громко стуча по сухой земле подковками сапог и с недовольным выражением на лице старательно выводит следующую песенку:

Боже, на долги дни ты короля храни!

Счастье победное пусть он изведает,

Боже, на долги дни ты короля храни…

Крестьяне, да и сэр Мишель не понимали большинство слов, благо песня исполнялась на английском языке образца двадцатого века, а сильный южно-саксонский акцент превращал гимн Британской империи в нечто совершенно несовместимое с человеческим слухом.

Концерт продолжался вплоть до утреннего колокола, и, до времени пока не заскрипели цепи подъемного моста, открывавшего въезд в Лондон, английские пейзаны и нормандский рыцарь успели выслушать гимны почти всех европейских государств и даже «Интернационал», с чувством исполненный по-немецки. Вставай, проклятьем заклейменный… Крестьяне, однако, не слишком дивились. Мало ли чего благородным господам в голову взбредет? Пускай себе заливается.

— Сага о том, как Мишель де Фармер и Гунтер фон Райхерт ездили в Лондон, — ни к кому не обращаясь, сказал германец. — Такой сумасшедшей ночи у меня не было со времен французской компании. Мишель, сколько законов мы нарушили с прошедшего заката?

Сэр Мишель начал что-то бормотать про себя, загибая пальцы, и, когда таковых было загнуто шесть, радостно улыбнулся и воззрился на оруженосца:

— Точно не скажу, но настоящему рыцарю делать подобное не пристало! За эдакие выверты можно попасть в тюремный замок годков на тридцать. Впрочем, можно посчитать точнее… Или гребцом на галеры. Хочешь?

— Пошел ты… — поморщился Гунтер. — Лучше скажи, как быть дальше. Ты точно знаешь, что Джон в Тауэре?

— Знаю, что принц в Лондоне, — самоуверенно заявил норманн. — Найдем. Поехали, ворота уже открылись!

Доблестный рыцарь вместе с другом-оруженосцем приехали к стенам Лондона задолго до рассвета — Гунтер приблизительно посчитал, что от обители святого Мартина до столицы королевства было километров тридцать или чуть побольше.

Трудности начались возле самых ворот аббатства. Риченда де Лоншан, выполнявшая волю своего брата-канцлера, нагнала к монастырю около сотни солдат и несколько рыцарских копий. Еще до ухода посланников Годфри обстановка начала накаляться. Помощник констебля с какой-то непроизносимой фамилией потребовал от отца Теодериха немедленно выдать скрывшегося в монастыре государственного преступника, равно как и его сообщников. Настоятель, разумеется, отказался, и, потребовав от нарушителей спокойствия обители убраться поскорее, пригрозил, что отлучит первого же осмелившегося ступить на святую землю с оружием.

Приказ Риченды и констебля говорил со всей ясностью — графа Клиффорда схватить любой ценой и доставить в Дувр. Солдаты знали, что «самозванец» попросил убежища в церкви. Из этого и проистекала неразрешимая ситуация: в королевскую армию набирались в основном безземельные свободные крестьяне, люди глубоко верующие и боящиеся гнева церкви гораздо больше, чем недовольства командиров. Потому-то никто не осмелился переступить границы монастыря. Сотник и помощник констебля, видя затруднения, немедленно послали в город за сэром Роджером и Ричендой, которой канцлер дал все полномочия. Сейчас солдатам было приказано лишь охранять ворота обители святого Мартина и никого не выпускать, кроме монахов. Этим и воспользовался сэр Мишель.

Отец Теодерих был настолько возмущен появлением военных и их наглыми требованиями, что лично выдал нормандцу и Гунтеру черные бенедитинские рясы, веревочные пояса и узелок с едой, собранной монастырским поваром. Выехать на лошади было невозможно — кто ж когда видел простого монаха на лошади? — поэтому решили пока идти на своих двоих, а лошадей раздобыть по дороге. Аббат, между прочим, немало рассмешил Гунтера, фактически дав индульгенцию — Теодерих заявил, что прощает верным слугам святейшего архиепископа все грехи, которые они несомненно совершат по пути до Лондона. Исключая, единственно, убийство…