Читать книгу "Бешеные псы - Джеймс Грейди"

Эрик промолчал, и мы, с трудом прокладывая себе дорогу, продолжали идти через темный лес.

— Одному из нас следовало остаться с машиной, — сказала Кэри.

— Нет, — ответил я, — у нас слишком много багажа.

Мы все шли и шли в окутавшей деревья тьме.

Вашингтон, округ Колумбия, изобилует лесами. Самый большой из них, в форме полумесяца, тянется через город. По нему проходит главная транспортная артерия Рок-Крик-паркуэй, по которой обладатели льготных проездных билетов могут промчаться из шикарных предместий к денежным за́мкам из стекла и стали на К-стрит, каменным правительственным учреждениям, вытянувшимся вдоль Пенсильвания-авеню до самого белоснежного купола Капитолия. Хотя полоса леса, отделяющая Рок-Крик-паркуэй от частных владений и многоквартирных домов, порой едва достигает пяти кварталов в ширину, парк извилисто тянется на многие мили и служит излюбленным местом для бегунов трусцой, любителей прогулок верхом, отважных любовников, мотоциклистов, оленей, койотов и множества убийц.

Лес, через который мы шли, вряд ли заслуживал такого наименования, назовите его лесной прогалиной, узкой лесистой долиной или полосой дикорастущих деревьев вдоль провала, сохраненного, поскольку его эстетическая ценность превосходила позонную налоговую стоимость. По сути дела, этот лес не относится к Вашингтону, а скорее пересекает границу Мэриленда в роскошном предместье Бетесда и даже не само это предместье, а квартал эпохи корейской войны, обнесенный невысокой каменной стеной. Название района взято прямо из английского романа времен королевы Виктории, и неохраняемые ворота, числом четыре, ведут к блокам больших домов, расставленных в шахматном порядке.

Наш белый «кэдди» проехал через главные каменные ворота в 8.35 вечера. Я устроился на пассажирском сиденье, давая указания сидевшему за рулем Зейну; мы ехали мимо ярко освещенных жилищ, где не одна супружеская чета, только-только вернувшись домой из больших офисов, усаживалась за разогретый готовый ужин в до зеркального блеска начищенной столовой в ожидании, пока Сара и Бен, неуклюже спотыкаясь и хихикая, спустятся вниз в своих аккуратных, пахнущих младенческим теплом пижамках, чтобы, крепко прижавшись, повиснуть на шее и расцеловать столь редко видимых родителей: «Спокойной ночи!» — «Спокойной ночи!», прежде чем снова побежать наверх вслед за обтрепанным мамулиным или папулиным портфелем, полным Важной Работы, которая, безусловно, поможет Навести Мир Во Всем Мире.

— Был бы адрес… — вздохнул Зейн.

— Ерунда, — сказал я. — То, что мы забрались сюда, вроде нашего последнего полевого испытания. Это место малонаселенное, необжитое. Вполне вероятно, он ютится здесь в какой-нибудь лачуге. Вроде дворницкой, это недорого.

— Здесь «недорого», считай, миллион долларов, — проворчала Хейли. — Как он оплачивает это по чекам, полученным от Дядюшки?

— Арендует ее несколько лет, — сказал я, вспоминая свой праздничный выпускной вечер с красным вином и сыром, на котором присутствовали разной величины шишки из Управления. — Когда его хозяин выставил все на продажу, он взял ссуду, купил, а потом поставил экономическую структуру с ног на голову, так что теперь сдает внаем большой дом и с этих средств живет в лачуге. В здешних краях этот лес единственный, — продолжал я, когда мы проезжали мимо стены тенистых деревьев по левую руку от нас. — Он должен быть там.

Мы оставили «кэдди», отливающий своей незапятнанной белизной, под уличным фонарем возле плавательного бассейна, проследили за тем, что в освещенных окнах близлежащих больших домов никого нет, и углубились в лес.

Холодные, сырые лесные запахи обволокли нас. Почти во всех направлениях мы могли видеть на расстоянии вытянутой руки благодаря далеким городским огням, отраженным небосводом. Кора деревьев, попадавших в поле зрения, светилась бледно-серым, чуть темнее мертвенной бледности наших лиц. Мы спотыкались о выступающие из земли камни, и валежник хрустел под ногами. Официально присутствие весны ощущалось и здесь, но в ту ночь эта новость держалась в тайне. Голые деревья теснились вокруг, как толпа на рок-концерте или люди, поддерживающие концы покрова во время похоронной процессии. Ветви царапали лицо, едва не задевая моргавшие глаза, одежду. Заухала сова. Кто знает, выследил ли он нас или просто разрабатывал свое прикрытие. Наш план — двигаться шеренгой — захлебнулся в густой поросли кустов и переплетенных ветвях деревьев, слишком упрямых, чтобы расступаться на нашем пути. Мы шли вдоль лощины, продираясь сквозь чащу.

— Глядите! — Рассел указывал куда-то вправо.

За стоявшими в ряд, как часовые, деревьями я увидел бревенчатую постройку с высящейся над ней стойкой с прожектором. Широкая полоса травы тянулась от нее к трехэтажному белому дому.

— Это? — спросил Зейн.

— Должно быть, — ответил я.

— Если ты ошибаешься… — прошептал Зейн.

— Ошибается он или нет, ничего в этом хорошего, — сказал Рассел.

Мы удостоверились, что никто не подвернул ногу, не потерялся. Разойдясь цепью, мы приблизились к краю леса. Выждали двадцать минут.

— Свет горит, — сказал Зейн. — Ставни закрыты, кто внутри — не вижу.

— В этакой холодрыге и темнотище никаких признаков жизни, кроме нас, шизанутых, — проворчал Рассел. — И уж морпеховского снайпера нам наверняка не разглядеть. А за большим домом, на улице, вполне может стоять машина или фургон прикрытия Службы безопасности.

— Вот могли бы вляпаться, если бы подъехали с той стороны, — сказал Зейн.

— Сам знаешь, мы остановились далеко, — ответила Кэри.

— Почти за пятьдесят ярдов открытого пространства, — сказал Рассел.

— Верняк.

— Эрик? — спросил я.

— Не знаю, может, у них установлены сенсорные датчики движения. Может, эта хибара окружена паутиной инфракрасных лучей. Возможен радар. Встроенная сигнализация. Реле, моментально срабатывающее в центре реагирования.

— Или лающая собака, — подсказала Хейли.

— К херам! — рассердился Рассел. — Так мы идем или не идем?

— Флаг тебе в руки, — сказал я.

И вывел их из-за деревьев.

Мы растянулись цепью — шесть человек, выходящих из поросшей лесом ночной лощины и двигающихся к ярко освещенному домику. Медленно. Выпрямившись в полный рост.

Пули не впивались нам в грудь. Пулеметная очередь не раздалась в ночной тишине. Никаких ракетниц. Никаких прожекторов. Никаких рычащих немецких овчарок. Мы дошли до крыльца.

Кэри постучала в дверь. Я встал слева от нее. Остальные рассыпались за нами на небольшом расстоянии. Кэри постучала снова.

Дверь домика распахнулась — в проеме стоял он, его правую руку скрывал дверной косяк. Пряди редких волос блестели в горящих за ним лампах и свете прожектора наверху, глаза на худом лице изучающе впились в Кэри.

Улыбка спала с его лица, как только он увидел меня. В то же мгновение я выпалил: