Читать книгу "Завет Христа - Ульрих Хефнер"

Префект еще довольно долго смотрел в потолок, широко раскрыв рот. Наконец он открыл ящик письменного стола и достал оттуда папку. На ней красными буквами было написано: «Пьер Бенуа».

49

Хижина в Роствальде, недалеко от Бишофсвизена, Бавария…

Том постепенно очнулся от оцепенения. Темный едкий дым наполнял помещение. Он огляделся и заметил одеяло. Быстро схватил его и бросил на огонь. Однако попытка затушить пожар ему не удалась: огонь уже охватил слишком большую площадь. Языки пламени, шипя, снова взметнулись вверх, стоило ему лишь приподнять покрывало. Наконец он наклонился к Мошаву. По лбу у того стекала кровь.

— Мошав, что с тобой?! — крикнул ему Том, однако ответа не последовало.

Том проверил, дышит ли еще его друг. Живот у него еле заметно поднимался и опускался. Том снова наклонился, взял друга за плечи и потащил к двери. Оказавшись снаружи, Том стал хватать ртом воздух. Между тем огонь уже охватил часть мебели. Когда он тащил Мошава вниз по лестнице, то прошел мимо безжизненного тела коренастого убийцы. Мужчина лежал на боку. В зареве пожара Том увидел, что вся грудная клетка убийцы залита кровью. В его открытых остекленевших глазах отражалось зарево пожара. Без сомнения, мужчина был мертв. Протащив Мошава еще несколько метров, Том опустил его на землю. Мошав застонал и открыл глаза.

— Где… где я… что произошло? — срывающимся голосом спросил он.

— Что с тобой, где болит?

Мошав ощупал голову.

— Голова болит. Такое чувство, что она скоро расколется надвое.

— Лежи здесь! — крикнул ему Том и поспешил к хижине, из которой уже валил густой дым.

Ни секунды не колеблясь, Том нырнул в огненный ад. Он хорошо запомнил, где в последний раз видел профессора. Он стал торопливо, ощупью искать дорогу. Наконец он нашел старика, который, тяжело дыша и завалившись набок, сидел в инвалидной коляске.

— Все… все кончено… — простонал старый профессор. — Спасайся. И… и возьми это.

Он протянул Тому цепочку, на которой висел маленький серебристый ключ. Том взял украшение и повесил его себе на шею. Глаза у него слезились.

— Камеры хранения… на главном вокзале… в… в Берхтесгадене, камера восемнадцать, — стонал профессор.

Том не обратил на его слова особого внимания и достал старика из инвалидной коляски. Профессор весил немного. Стараясь не дышать глубоко, Том побежал к двери по маленькому проходу, не затронутому огнем. Он чуть не споткнулся о женщину, которая лежала на полу и слабо попыталась схватить его за ноги. Глаза ее были широко раскрыты от ужаса.

— На помощь… помоги… помоги мне! — попросила она Тома.

Но Том уже прошел мимо нее и двигался к цели, делая гигантские прыжки через языки пламени. Он выскочил наружу и побежал к Мошаву, по-прежнему держа профессора на руках. Он осторожно положил Юнгблюта на траву рядом с Мошавом и трижды глубоко вдохнул. Затем снова развернулся.

— Куда… куда ты собрался? — крикнул ему вслед Мошав.

— Спасти женщину, — ответил Том.

— Ты с ума сошел? Она же хотела убить нас, а теперь ты рискуешь ради нее жизнью! — крикнул ему вслед Мошав, но Том уже поднялся по лестнице.

Тем временем пламя в хижине поднялось до высоты человеческого роста. Резкий крик донесся до него из хаоса огня и дыма. Том задержал дыхание и вбежал в хижину.

— Он сумасшедший, — вздохнул Мошав.

Старик профессор попытался встать, но снова упал.

— Нет, он — христианин, — простонал он.

Том прекрасно помнил дорогу. Женщина вроде бы лежала прямо у коридора, ведущего к однорядной кухне. Из-за дыма ему ничего не было видно. Он ощупью искал дорогу. Невыносимый жар жег его кожу, но адреналин заглушал боль. Все дальше и дальше продвигался он в полыхающий ад. Хруст балки перекрытия заставил его вздрогнуть. Внезапно на другой стороне хижины обвалился кусок стены — огонь все глубже въедался в древесину и подтачивал устойчивость конструкции. Но тут, в наполненной чадом темноте, он почувствовал чью-то руку. Он потянул за нее, и перед ним появилось лицо женщины с широко раскрытыми глазами. Он что было сил дернул за руку и потихоньку подтащил к себе тело раненой. Наконец он нащупал ее плечи. Тогда Том потянул ее за собой и стал пробиваться к двери. Ее тело было тяжелым, ему стало не хватать воздуха, но тем не менее он удержался и не вдохнул дым. Когда он дошел до двери, силы его были уже на исходе. Ночная прохлада приятно освежила его перегретую спину. Наконец он преодолел стену из чада и дыма и вышел наружу. Том стащил женщину вниз по ступеням и, пройдя несколько метров от хижины, рухнул на землю. Приступ кашля чуть не лишил его чувств. Когда он хотел снова встать, то услышал глухой голос, который перекрыл треск и шипение огня.

— Стоять на месте и не двигаться!

Том упал на землю и перевернулся на бок. Его настиг спазм, а затем наконец его вырвало.

Нью-Йорк, недалеко от Центрального парка…

Жан-Мишель Пикке сидел на стуле в маленьком кафе недалеко от Центрального парка и задумчиво хмурился.

— Это должно обойтись в целое состояние, — заявил он.

— Ста миллионов долларов достаточно? — спросил отец Леонардо, одетый в темно-синюю футболку и бежевые брюки. По одежде никак нельзя было определить, что он служитель церкви.

— За сто миллионов я найму целую команду и прекрасного специалиста.

— Он должен быть человеком известным. Если он заартачится, то я накину еще пятьдесят миллионов. Но только если заартачится. Комиссионные в любом случае составят десять процентов, плюс — гонорар по результату, если мы сможем все устроить дешевле.

— Я понял, — ответил Жан-Мишель. — Но повторю еще раз: ты можешь полностью на меня положиться.

— У нас только неделя. Времени должно хватить.

Пикке кивнул.

— У меня уже есть кое-кто на примете. Много лет тому назад он пытался провернуть похожее дело, но не смог найти инвестора. Думаю, он будет в восторге. Этот человек действительно настолько хорош, что сможет все состряпать в течение одной недели.

— Я полагаюсь на тебя, — ответил отец Леонардо.

— А что потом?

— Вернусь в Палермо: я уже по горло сыт Римом. Я больше не вынесу этих интриг, этой лжи и лицемерия. По сути, церковь — коммерческое предприятие, такое же, как и многие другие в этом мире. Даже если наша задача — спасать людские души, то все равно в Риме очень жесткая и иногда давящая иерархия. С меня довольно. В Палермо я вспомню, зачем надел церковное облачение.

Жан-Мишель улыбнулся.

— Вот потому я тогда и снял рясу. Именно по этой причине. И думаю, что поступил правильно.

— Ты еще помнишь доброго Германа? — спросил отец Леонардо.

Пикке пожал плечами.