Читать книгу "Хемлок, или Яды - Габриэль Витткоп"

— Я сохранила газеты, мисс Августа... «Пенни», «Иллюстрейтед Тайм», «Иллюстрейтед Пейпер»... Достаточно взглянуть на гравюры, чтобы додумать все остальное... Двойное убийство 30 сентября и убийство в Миллерз-корт! Ах, Джек, мы еще нескоро тебя забудем...

* * *

— Я хочу, чтобы после смерти мое тело кремировали...

— Не говори, X... Замолчи, прошу тебя.

«Тело положили в костер, и когда оно сгорело, а прах развеялся, народ стал собирать обугленные кости. Те, что не смогли подобраться к эшафоту, видели над головой преступницы ореол и впоследствии называли ее святой. Аббат Пиро твердил об этом каждому встречному...»

— А если обязательно нужна могила, я хочу, чтобы она осталась заброшенной... Никакой надписи - ничего...

— Замолчи, умоляю тебя... И ничего не бойся...

Кто там еще говорил «ничего не бойся», тогда как было множество причин для страха?.. X.?.. Хемлок?.. Ничего не бойся, я с тобой...

— Когда я умру...

— Прошу тебя, когда умрешь, являйся ко мне. Я родилась в доме с привидениями и сама кишу призраками.

* * *

Они занимали четвертый этаж и часть чердака в темном, чопорном кирпичном доме на углу Брайд-лейн - прямо за церковью. В окна виднелась лишь верхушка дерева, но стоило свернуть за угол, и вы сразу попадали на шумную Флит-стрит с переполненными knifeboard-omnibuses[179], траурными шапокляками кебов, стремительно мчавшимися двухколесными экипажами, крытыми брезентом повозками и большими тачками с баранами, которых привозили фермеры из Кента. Люди шагали очень быстро и в ненастье соприкасались зонтиками, образуя длинную колышущуюся кровлю - наподобие той, что составляли из щитов римские легионеры. Под каждым окном висели огромные таблички из черного фаянса с золотыми именами производителей спиртных напитков, механических игрушек, канцелярских принадлежностей, искусственных цветов или хирургических инструментов - в частности, тех, что изготавливал мистер Крамбл. Когда зимними вечерами Августа возвращалась из школы, улицы сверкали всеми своими фонарями, зажженными окнами, глянцем, лужами, и один лишь туман затапливал их желтым бульоном.

В такие вечера все звуки словно замирали, и вдалеке едва угадывался рев кораблей да изредка шум погони на невидимых улочках. Верхние этажи домов исчезали во тьме, захваченные ничейной территорией, выкраденные из мира живых, и, поднимая взор, Августа, словно в кошмаре, видела вместо фасада непроницаемую пустоту. Девушка проворно поднималась по лестнице с чугунными перилами, перескакивала через ступеньки, опасаясь, что не успеет добраться до своей двери, и умирала от страха при мысли о случайной встрече с мистером Крамблом.

Домовладелец мистер Уильям Крамбл жил на третьем, но часто наведывался на верхние лестничные площадки. Этот кривобокий старик неизменно носил охотничью фуражку с двойным козырьком, нависавшим над розовыми надменными глазами, словно ослепленными ярким светом. На загаженной ист-эндской улице он владел небольшой фабрикой хирургических инструментов, куда отправлялся ежедневно, нередко прихватывая пачки проспектов, которые оставлял у него под дверью печатник. Эти проспекты с кричащими иллюстрациями приводили Августу в ужас, но, не в силах удержаться, она мимоходом их подворовывала, а затем, обливаясь от волнения потом, склонялась над листками, представляла, как мистер Крамбл следит в замочную скважину (Августа могла поклясться, что встречалась с похотливым взглядом его розовых глаз), и накрывала ладонью с обгрызенными ногтями рисунок акушерских щипцов либо скальпеля из шеффилдской стали высшего качества, скидка шесть процентов за дюжину. Застраховавшись от любых неожиданностей, Августа рассматривала добычу: ее воображение и невежество шли нога в ногу рискованными путями. Под конец девочка прятала листок в старой тетради по арифметике.

Она училась в маленькой частной школе, где ни с кем не водила особой дружбы. Августа была хорошим товарищем, средненькой ученицей, пела в приходском хоре и была записана в теннисный клуб. Она любила историю, географию, баллады Теннисона, читала тайком романы и плакала от умиления перед полотнами Уильяма Холмана Ханта[180]. Ну а математические правила стали внушать ей относительную уверенность, с тех пор как она усвоила алгебраический метод Эммы: множимое показываем на пальцах левой руки, множитель - на пальцах правой, складываем на обеих руках числа, превосходящие цифру пять, прибавляем к сумме нуль, затем перемножаем оставшиеся пальцы и складываем результат в виде десятичных дробей. Миссис Гудвин утверждала, что полученные Эммой результаты были правильными.

— Если умело взяться за дело, обязательно достигнешь цели, - говорила Эмма.

Миссис Гудвин одобрительно кивала и с понимающим видом поглядывала на девочку, чье малодушие распознала очень рано: вот уж и впрямь «Джимова дочка»...

Столь же рано Августа почувствовала и материнскую неприязнь. Девочка могла бы почерпнуть в ней огромную силу, но так и не сумела: зародыш энергии оказался слишком хилым, и одиночество замкнуло свой круг с мягкостью бархата. Об отце Августа не скорбела, тетушка Мёртл для нее практически не существовала, а дядюшка Фред одиноко бродил по дворцам опийного мака. Что же касается умершей пару лет назад бабушки, она никогда не проявляла каких-либо нежных чувств, потому образ вечно серьезной дамы в неизменной шляпке с фиалками и с расправившей крылья роговой стрекозой оставался в детских воспоминаниях расплывчатым и зыбким. Августа хорошо помнила только каникулы в Танбридж-Уэллсе да прогулки по Лоуэр-уок с ее бело-золотыми кондитерскими, где продавались мятные сливки. Бабушка жила на окраине города, в неприметном доме: в памяти от него сохранился лишь сад.

Сад был чрезвычайно тенистым и словно покрытым кровлей с видневшейся в просветах синевой. Ноздреватая, поросшая жирным мхом почва, в которой увязали ноги, полого спускалась к едва шептавшему, а вовсе не рокотавшему либо журчавшему ручейку. На этом лягушачьем болотце росли кресс-салат, рогульник, ряска, кудрявая мята, плакун-трава и вероника. Меж дрожавшими от течения листьями и синими, как морская пучина, тенями пробегали безукоризненно матовые саламандры, покрытые цехинами и золотыми лунами. Когда садилось солнце и дрозды прилетали охотиться на слизней, со дна ручья поднимались длинные нитки жемчуга, который лопался на поверхности, изборожденной водяным пауком, зигзагами убегавшим от курносых русалок. Лягушки с раздувавшимися шеями, приютившиеся на руках неряшливых баб, оставляли на камнях влажные следы, которые горячий воздух впитывал, точно промокашка.

Августе было лет шесть, когда она провалилась в воду по пояс. Девочка кричала, барахталась, увязала по щиколотку в иле. Плача, она ухватилась за крепкое, словно трос, цветущее растение. То была ядовитая цикута, чей отталкивающий запах пропитал руки: крайне опасная водяная разновидность, зловонная трава, которая, тем не менее, выручила ее из беды, так как Августа дотянулась по стеблю до суши. Малышка вернулась домой продрогшая, измученная, но даже после того, как она приняла теплую ванну и надела свежее белье, зловоние никуда не исчезло и на долгие часы поселилось в ее ночных сновидениях. Впрочем, с течением времени зловещая сторона происшествия изгладилась, и Августа вспоминала лишь о своей победе.