Читать книгу "Побег - Кирилл Шелестов"

— А теперь под стол! — скомандовал Ельцин почти ласково.

— Может, что-нибудь другое? — хрипло взмолился Разбашев. На его обычно высокомерном лице была написана растерянность. Он взмок. Решительный подбородок дрожал.

— Лезь, я кому сказал! — повысил голос Ельцин и топнул ногой. — Проиграли — под стол!

— Полезли, Игорь Вадимович, — конфузливо подбодрил его Лисецкий, избегая смотреть по сторонам. — Все по правилам — ничего не поделаешь!

Мне показалось, что он и сам был в панике, но старался сделать вид, что ему все нипочем. Опустившись на пол, он задрал белую скатерть и полез под стол первым, все с той же кривой улыбкой на губах. Разбашев с остекленевшими глазами, ничего не видя, на четвереньках последовал за ним. Большинство из тех, кто были здесь, готовы были провалиться на месте. Из крупных чиновников веселился один лишь Поливайкин да еще, пожалуй, Лихачев наблюдал за происходящим с каким-то мстительным удовольствием. Официанты и вовсе старались не дышать и не подавали признаков жизни. Несколько человек, не выдержав накала, выскользнули назад, на палубу.

Ельцин, склонившись вниз, приподнял скатерть и заглянул под стол, где сидели губернатор и директор завода.

— А теперь кукарекать! — приказал он, распаляясь.

— Зачем кукарекать? — придушенным голосом из-под стола запротестовал Разбашев. — Мы не договаривались!

— Кукарекать! — неумолимо рявкнул Ельцин. И еще раз по слогам: — Ку-ка-ре-кать!

Лисецкий тоненько кукарекнул, неестественно и жалобно. Потом кукарекнул и Разбашев.

— Вот это другое дело! — скрепил Ельцин. — Так-то оно лучше будет.

Откинувшись на стуле, он обвел присутствующих тяжелым взглядом без улыбки и остановился на Силкине.

— А ты за кого болел? — в упор спросил у него Ельцин.

— За вас! — выпалил тот. На лбу у него выступила испарина.

— Гляди у меня! — погрозил ему Ельцин. — А то тоже под стол полезешь.

Силкин отчаянно заморгал. Я заметил, как сидевший рядом с Силкиным Кулаков низко опустил голову. Зато Боня смотрел во все глаза, стараясь ничего не упустить.

— За победу Бориса Николаевича! — гаркнул Поливайкин, вскакивая. — До дна!

Все схватили бокалы и вытянулись в струнку. Ельцин с важностью кивнул, словно речь шла не о карточных поддавках, а о стратегическом сражении, в котором он одержал верх. Прежде чем взять свою рюмку, он вновь наклонился вниз, придерживая рукой скатерть.

— Ну, вылезайте, что ли, — разрешил он Разбашеву и Лисецкому уже почти добродушно. — Не всю же жизнь вам там сидеть.

Пунцовые от стыда, они появились на свет, отряхиваясь.

4

Среди российских чиновников бытует странное убеждение, что произнося речь в честь начальства, следует заботиться не о ее содержании, а о ее протяженности. Они полагают, что чем дольше они поют дифирамбы, тем вернее запомнят их усердие. В результате панегирики становятся бессмысленными и бесконечными.

Застолье продолжалось. Теперь все ораторы в свои однообразные оды вплетали хвалу великой победе президента. Разбашев сидел, сгорбившись, ни на кого не глядя, даже чокался иногда не в такт. Лисецкий же, наоборот, стал как-то придирчив и цеплялся к каждому выступавшему, то перебивая, то добавляя без всякой надобности. Он будто давал понять, что несмотря ни что остается здесь главным.

Ельцин пил и пьянел. Его широкое, безбровое лицо как-то глупело и застывало, временами на нем появлялась бессмысленная улыбка. Он тянул слова, а когда молчал, становился похож на языческого идола, вырезанного из красного дерева.

Артурчик не находил себе покоя. Похоже, он искренне переживал за Ельцина, нервничал и едва слушал Боню, который время от времени брался комментировать происходящее.

— Что он делает?! — бормотал Артурчик после каждой опрокинутой президентом рюмки. — Ему же совсем нельзя. У него же сердце!

Несколько раз я пытался встретиться глазами с Кулаковым, но безуспешно. Он отводил взгляд. Соблазн записать его в предатели, расплеваться с ним раз и навсегда был велик — обида на ближнего всегда сладка. Но я пересилил себя и, улучив минуту, подошел к его столу.

— Покурим, Борис Михайлович? — предложил я.

Подобное приглашение к серьезному разговору было

в его духе. Он посмотрел на меня недружелюбно, но уклоняться не стал. Поднявшись, он вразвалку прокосо-лапил к выходу.

На палубе, я сразу продрог до костей. Ледяной ветер усилился, и поднятый воротник пальто не спасал от его порывов. На улице уже совсем стемнело, вода и беспроглядное небо казались черными и сливались. Мы спрятались на корме и долго по очереди прикуривали от пляшущего огонька зажигалки. Кулаков пока не произнес ни слова, предоставляя мне начать объяснение.

— В наших отношениях что-то изменилось? — спросил я, затягиваясь.

— А ты газеты читаешь?! — огрызнулся он.

— Нет, не читаю, — признался я.

— Ну да, — усмехнулся он. — Зачем тебе их читать, ты их пишешь.

— Борис Михайлович, вы же знаете, что я давно не занимаюсь прессой. В последнее время я вообще как-то выпал из общественной жизни.

— Тогда телевизор включи или радио в машине послушай! — посоветовал он. — С утра до вечера все только и долдонят обо мне да о Сырцове. Сколько миллионов нашли в его сейфах, как он их нажил и какое отношение имеет к покушению на него мэр Уральска Кулаков! Про Храповицкого, представь себе, молчат. Не интересно им про Храповицкого. А про меня круглосуточно вещают. Ну, нет у нашей прессы других тем! И других дел тоже нету. Да ладно бы только у прессы! А то ведь и областная прокуратура только нами и занимается. У меня в администрации вся работа парализована. Одна выемка документов за другой. Я прокурору уже три письма отослал. Дескать, вы направьте нам запрос, мы любые бумаги сами вам доставим, зачем же людей стращать и переполох устраивать. Ни ответа, ни привета. Встречается со мной — глаза прячет. Оно и понятно, он чужую волю выполняет. По сценарию не нужно, чтобы мы добровольно привозили документы. Надо, чтобы доблестные следователи героически врывались в кабинеты к пожилым теткам, пугали их до смерти и переворачивали все вверх дном. И чтобы все это обязательно снимали на камеру. А вечером, в новостях, всем показывали, как подлые городские чиновники трясутся при виде сотрудников правоохранительных органов. Так, конечно, эффектнее получается. А сам я вместо того, чтобы городским хозяйством заниматься, с допросов не вылезаю. То в одну инстанцию дергают, то в другую! И везде меня журналисты караулят. Им, видать, повестки раньше меня вручают.

— Но вас же не подозревают в причастности к этому взрыву? — недоверчиво начал я, но он меня перебил.

— Да какая разница, подозревают они или нет?! Главное, что они весь город в этом убедили. Сейчас любая бабка на рынке знает, что в мэрии Уральска орудует шайка оголтелых преступников, главарем которой является мэр города собственной персоной. И не поделив награбленное со своим заместителем, мэр пытался его прикончить. Во как! — от злости он рубил короткой рукой воздух в такт своим словам, и огонек сигареты плясал в темноте. — Жене телефон оборвали, мол, правда ли, что меня уже арестовали? Она, бедная, на улицу показаться боится. Про себя уж не говорю. Хоть хватай тулуп, да беги из города! А Лисецкий, который всю эту свистопляску затеял, только посмеивается да руки потирает. И еще всю эту бредятину, им же самим придуманную, в Москву шлет. Прямиком в администрацию президента. Дескать, глядите, с чем нам тут разгребаться приходится! Какие уж тут президентские выборы, если местный мэр — настоящий бандюга! Миллионы ыв сундуках держит да своих замов взрывает! Ты думаешь, почему Ельцин на меня в аэропорту окрысился? Да все поэтому!