Читать книгу "Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович"

Савва с какою-то недоумевающей грустью смотрел на свою дочь, не понимая, отчего ей хочется жить «самой по себе»!..

И вспомнил он, какая всегда странная была эта Дуня, какая она с молодых лет была богомольщица и вырастала совсем непохожая на своего брата.

«Вся в бабушку! — подумал Савва. — Спастись хочет!» И стало ему удивительно жаль Дуню…

На то ли рассчитывал он?

А Евдокия, глядя на отца с теми же самыми чувствами, с какими отец глядел на нее, тоже раздумывала об отце и не могла понять, к чему это он так дорожит богатством и живет такою жизнью.

Они любили друг друга и не понимали один другого.

«Чудная!» — повторил про себя Савва.

«Бедный!» — пожалела про себя Евдокия.

— Послушайте, папенька, — наконец заговорила Евдокия, — я вас буду очень просить…

— О чем, Дуня?

— Если я умру… то деньги, которые вы мне дали, я от вашего имени отдам на доброе дело…

И Евдокия рассказала отцу о своем плане.

— Вы не рассердитесь за это… Ведь нет?..

Савва заметил, как загорался взгляд Евдокии, когда она говорила о своем плане.

— Зачем говорить, Дуня, о смерти. Что ты? Не говори о смерти… Рано еще…

— На всякий случай… я только хотела бы знать: вы не рассердитесь, что я ваши деньги употреблю так, как сказала вам…

— Ах ты, милое мое дитятко! — вдруг произнес Савва под влиянием сильного чувства. — Как же мне сердиться?.. Деньги твои, делай с ними, что хочешь… Ты и тут обо мне вспомнила… От моего имени… — повторял Савва. — Разве я не вижу, что ты бессребреница. Разве я не смекаю, что ты за кроткая душа… Все-то ты раздашь другим, а сама…

— И сама тогда буду счастлива! — восторженно досказала Евдокия. — Так вы не рассердитесь?.. Я уж и завещание такое сделала, — краснея прибавила Евдокия.

— Муж знает?

— Нет.

— Имел он с тобой разговор о деньгах?

— Еще бы. Прежде он только о них и говорил. Предлагал поместить их лучше. Имение купить советовал.

— А ты?

— Я отказывала.

— То-то он и не любит тебя… Он добирался до денег… Ах, Дуня, какой нынче народ! — проговорил Савва.

Евдокия взглянула на отца.

«А сам отец?» — мелькнуло в ее голове.

Леонтьев уехал от Евдокии расстроенный. Когда на другой день он приехал к ней и встретился с Борисом Сергеевичем, то имел с ним объяснение.

Он пояснил Кривскому, что жена постоянно одна, Борис выслушал внимательно и сказал:

— Жена вам жаловалась?

— Нет… разве она станет жаловаться?.. Я так, сам от себя…

— Так вы напрасно, Савва Лукич, готовы обвинять меня… Ваша дочь давно тяготится моим обществом! — усмехнулся Кривский. — Она давно сторонится от меня и… ищет советов не там, где бы следовало…

— Что это значит?.. Объяснитесь… Я не понимаю…

— Для нее советы господина Никольского несравненно вернее советов мужа. Она с ним ведет переписку… У них даже намерение есть, очень благородное… раздать состояние мужикам… Ваша дочь не говорила вам об этом?.. Не посвятила вас в свои тайны?..

Кривский ясно намекал, что жена его любит Никольского, но что он, Борис Сергеевич, как порядочный человек, не хочет поднимать скандала, пока дело в одной переписке, о которой он случайно узнал.

— Но если, Савва Лукич, ваша дочь не образумится, то я, конечно, не имея права требовать любви, во всяком случае, могу требовать уважения и не позволю позорить свое имя…

Савва слушал и недоумевал.

— Я попрошу вас, — продолжал Кривский, — не говорить пока ничего вашей дочери… Теперь она в таком состоянии, что этот разговор может ее расстроить, но после я бы вас очень просил серьезно поговорить с ней. Я молчал, но вы начали, и я продолжал только.

— Позорить твое имя, сказал ты? — усмехнулся Савва, и в его глазах блеснул огонек. — Дуня ничьего имени опозорить не может… Ты брал ее, видел какую брал… А что она тебе не отдает денег…

Борис побледнел:

— О деньгах я не говорю… Мне нет дела до денег вашей дочери.

— Эх, Борис Сергеевич, напрасно ты с нами родниться захотел… с мужиками… право, напрасно… По вашему калиберу, вам не надо было брать мужички… А ведь и у мужички душа-то божеская… губить-то ее не след… Ведь жизнь-то Дунина видна… А если переписка, ты говоришь, так ты бы с женой поговорил. Она тебе бы объяснила… Я знаю Петра Николаевича. Он человек честный.

— Очень даже!

— А Дуню напрасно ты хаешь. Она обманно ничего не сделает. У этой мужички душа открытая. Умный ты человек, Борис Сергеевич, а человека кроткого, видно, узнать не мог…

Савва пошел к дочери и завел с ней разговор о Никольском.

Евдокия вспыхнула и проговорила:

— Отчего вы о нем заговорили?

— Так, вспомнил…

— Нет, не так, папенька… Верно, муж говорил. Он давно мне о Никольском говорит… Советовал не принимать его…

— Он, Дуня, жаловался насчет писем…

— Значит, Борис Сергеевич и письма чужие читает?.. Что ж, и это не удивительно… Вот эти письма… Читайте, если хотите!

Евдокия достала письма и подала их отцу.

— Что ты, что ты?.. Чего мне читать-то… Разве я не верю тебе…

Савва так и не взял писем и только заметил:

— А ты бы их запирала, глупенькая!..

— И то… надо было запирать! — грустно проронила она.

Через несколько дней в квартире Бориса Сергеевича собрались лучшие доктора. Положение Евдокии внушало серьезное опасение. Больная второй день страдала в страшных мучениях, и решено было прибегнуть к серьезной операции. Грустный сидел Савва в кабинете Евдокии, рядом с ее спальной. Оттуда раздавались отчаянные стоны, и тогда Савва вскакивал, подбегал к дверям, снова отбегал и шептал слова молитвы. Мысль о потере Дуни наполняла сердце отца отчаянием и скорбью. «О господи, не попусти этого!» — шептали его губы, и он дал обет, в случае ее выздоровления, построить церковь в родном своем городе. Доктора только что прошли в спальню после совещания, бывшего в кабинете у Бориса Сергеевича…

— Она… будет жива? — спросил Савва, подбегая к доктору, который был сзади.

Доктор пожал плечами и проговорил;

— Мы сделаем все, что возможно…

Савва в отчаянии бросился на диван.

В спальне суетилась Анна Петровна Кривская и выбегала оттуда в кабинет к сыну. Борис в волнении ходил по кабинету.

— Ну что? — спрашивал он, останавливая взгляд на матери.

— Сейчас будет операция… Ты не волнуйся, Борис.

— Я не волнуюсь… Очень она опасна?

— Доктора не говорят… Кажется…

«Оставила ли она завещание?» — мелькнула мысль у Бориса.

О том же подумала и мать и спросила сына:

— Ты, конечно, знаешь,