Читать книгу "Русская жизнь-цитаты 10-20.10.2024 - Русская жизнь-цитаты"

Андрей Мальгин - Сын Томаса Манна, Клаус, о начале своей... | Facebook

Значит, мы были «добровольными» эмигрантами? Все-таки не совсем. Мы не могли возвратиться обратно. Нас убило бы отвращение, отвращение к собственной низости и к гадкой суете вокруг нас. Воздух в третьем рейхе был непереносим для определенных легких. На родине грозила смерть от удушья. Хорошая, поистине уважительная причина держаться подальше! Гитлер распространял смрад, был смрадом. Там, где он внедрялся, клубился едкий дым; где он правил, государство становилось клоакой. Гитлер — судьба? Гитлер — проблема? Чумой он был, чумой, от которой бегут. Разумеется, был и опасностью, с которой борются. Действеннее ли боролся бы я, боролись бы мы с ним, если бы оставались дома или вернулись на родину? Этим вопросом мы часто задавались, с первых дней эмиграции, а потом вновь и вновь. Позднее этот вопрос нам задавали и другие, именно те, кто пережил этот смрад на месте. Среди них были настоящие борцы; как раз с этими мы, эмигранты, стремились сохранить контакт, подчас мы могли им и помочь. Другие впоследствии утверждали, что боролись; они причисляли себя к «внутренней эмиграции», некоему скрытому движению сопротивления. Возникал вопрос, были бы наше присутствие, наше содействие в годы смрада полезны и плодотворны... Это еще вопрос, было ли наше место в третьем рейх. Я поставил его себе и сам ответил. Ответ гласит: нет. В жизни часто ошибаешься, в разном раскаиваешься. Сделав одно это правильно, больше из инстинкта, чем из «убеждения», можешь быть благодарен судьбе? Эмиграция была нехороша. Третий рейх был хуже. Эмиграция была нехороша. В этом мире национальных государств и национализма человеку без нации, лишенному гражданства приходится туго. Его преследуют невзгоды; власти страны пребывания относятся к нему с подозрением; к нему придираются. Нелегко найти возможность заработать. Кто обязан нанимать ссыльного? Какая инстанция защищает его права? За ним «ничего не стоит» — ни организации, ни власти, ни группы. Тот, кто не принадлежит ни к какой общности, — один. Или наша эмиграция образовала что-то вроде общности? Да нет, пожалуй, вряд ли. Ведь среди изгнанников оказались относительно немногие, кто покинул Германию по убеждению или из «инстинкта», то есть лишь немногие, кого мы могли рассматривать как своих товарищей по судьбе и борьбе... Этот вопрос уместен и важен, поскольку здесь описывается характер эмиграции, эмиграции, которая не была общностью. И быть не могла: ей недоставало общих целей, единой программы, представительства. Разумеется, среди эмигрантов было какое-то политически активное и организованное меньшинство, и не одно, а несколько. Представители разгромленных немецких партий — весьма далекие от того, чтобы хотя бы теперь сплотиться в единый фронт против Гитлера, — враждовали друг с другом в изгнании с еще большим ожесточением, чем прежде. Не утихали прежние распри между социал-демократами и коммунистами, в то время как монархисты плели свои собственные интриги, а католики упражнялись в мудрой сдержанности... В то время как Генрих Манн, Эрика и я были давно официально объявлены вне закона и отвергнуты, положение моего отца еще некоторое время оставалось неясным, во всяком случае формально. Он, с момента прихода нацистов к власти, еще не высказывался публично о немецком режиме; однако было известно, что режим этот для отца отвратителен. Он не причислял себя поначалу к эмигрантам, однако и не думал возвращаться в нацистскую Германию. Его книги еще не были в Германии официально запрещены; однако уже в 1933 году никому не пришло бы в голову громко спрашивать в немецком книжном магазине произведения Томаса Манна. Нежелательный, подозрительный автор, хотя и не окончательно ошельмованный! Он еще не был исключен из списка граждан, но его просроченный немецкий заграничный паспорт не был ему продлен. Он мог бы получить новый паспорт — так гласило чиновное разъяснение, — но только в Германии! Так пытались заманить его обратно. Одновременно, однако, конфисковали его имущество, банковские вклады, мюнхенский дом с библиотекой, мебелью, автомобилями — забрали все, что можно было разграбить; «послушная» пресса делала его почти ежедневно объектом абсурдной клеветы и вражды, «представители немецкой духовности», от композитора Рихарда Штрауса до карикатуриста Олафа Гульбрансона, объединили свои усилия, чтобы обвинить доклад «Страдания и величие Рихарда Вагнера», который большинство господ, как было признано, не читало, в «поношении германского гения». Возвратиться на такую родину?"

  Андрей Мальгин - Сын Томаса Манна, Клаус, о начале своей... | Facebook

October 19, 2024 11:22

Ксения Ларина - «Россия никому не дает статус военнопленного,... | Facebook

«Россия никому не дает статус военнопленного, чтобы не соблюдать положения Третьей Женевской конвенции об обращении с военнопленными. В России нет военнопленных. Ни одного, по мнению российских властей. Есть задержанные за противодействие СВО.». Пленные и закон. Интервью с адвокатом Николаем Полозовым, основателем проекта «Поиск. Плен». Полозов помогает искать и находить украинских граждан - военных и гражданских - в российском плену, в тюрьмах и колониях. Нет данных, нет точных цифр, российская всторона скрывает все, даже следы пыток уничтожают на телах погибших.

  Ксения Ларина - «Россия никому не дает статус военнопленного,... | Facebook

October 19, 2024 09:30

наталья громова - Несколько лет занималась судьбой поэтического... | Facebook

Несколько лет занималась судьбой поэтического кружка, который собирался в конце 30-х годов на улице 25 Октября неподалеку от Кремля. Люди, встречавшиеся там были невероятно осторожны, они никогда не допускали к себе непроверенных и посторонних людей. Тем не менее, туда был внедрен специальный агент, из-за которого все члены кружка будут в последствии арестованы, а часть из них – расстреляны. Человеком, которого туда внедрили был очень талантливый поэт Николай Стефанович. Никто до определенного времени его не знал, он возник в этой компании абсолютно случайно. Как вспоминал один из арестованных Александр Борин, его привел один из друзей. Он ехал в переполненном трамвае, и ему случайно на ногу наступил, некий человек, который стал витиевато и старомодно извиняться, чем сразу же подкупил товарища. К груди он прижимал «Огненный столп» Николая Гумилева, это определило начало взаимной симпатии. Возник живой и очень