Читать книгу "Самый Лучший Ветер 2 - Артём Сергеев"

Но вот Владыка Николай был полон решимости и ловко полез первым, не обращая внимания на мою задумчивость. Он успел несколько раз перехватить узлы на веревке, поднявшись до уровня бойницы, а потом чьи-то четыре сильные руки высунулись и рыбкой втащили его внутрь, только подошвы сверкнули.

— Не один, — подумал я, не спеша подниматься.

Внутри раздался негромки быстрый разговор, и над срезом бойницы уже свесился сам поп, выставив черную разбойничью бороду.

— Давай! — шёпотом приказал он мне. — Быстро! Нас не видят, верёвку увидят!

Подпрыгнув, я вцепился в узлы у самого верха верёвки и с лёту подтянулся, а там трюк с исчезновением человека повторился, единственно, не так гладко и быстро, потому что мешал ранец.

Попав внутрь, я сначала проморгался, а потом с удивлением обнаружил здесь аж четырех человек. С ещё большим удивлением я понял, что не чувствую их на магическом плане, вот совсем. Попытался раскрутить истинное зрение на полную, но Владыка Николай тут же шикнул на меня, оборвав все попытки на корню.

Один из монахов понял, в чем дело, и показал пальцем себе и остальным на грудь, где на серебряных цепочках висели знаки Единого.

— Есть кто ещё? — деловито осведомился соглядатай Николая, самый пожилой и улыбчивый мужик. Получив ответ, что нет никого, они не стали переглядываться, но рожи их стали до того решительными и холодными, что я не удивился, увидев, как стоявший за спиной у Владыки монах без замаха ударил его в затылок вылетевшим из рукава свинцовым грузиком на веревке. Не успев даже осознать это, моя голова взорвалась в вспышке дикой боли, но кто-то милосердный тут же выключил свет.

Глава 32, в которой находится место теологическим спорам

— Ну-ну, — выплывая из забытья, я почувствовал, как кто-то несильно влепил мне несколько пощёчин, а потом сунул под нос что-то с невыносимо резким и мерзким запахом. Этот запах тут же прочистил мне мозги и всё остальное, а глаза невольно заслезились. Я попытался дёрнуться и оттолкнуть услужливую руку, но не смог, потому что сидел, крепко-накрепко привязанный к стулу.

— Очухался, ваше святейшество, — радостным голосом сообщил кто-то кому-то, но ватку из-под носа убрали, предоставив мне самому приходить в себя дальше. — Ничего с ним страшного не случилось. Здоров, упитан — чего с ним будет?

— Это хорошо, — густым раскатистым басом порадовался за меня кто-то. — А этого вот унесите пока, пусть подождёт, наедине поговорить оно завсегда лучше.

Я сумел разлепить глаза и увидел, как какого-то человека, издалека похожего по фигуре и одежде на Владыку Николая, потащили волоком на таком же стуле, как и у меня, в коридор и дальше. Лицо его было разбито в хлам, превратившись в месиво, сломанный и забитый кровавыми сгустками нос смотрел в сторону, и поэтому человек со стонами хватал воздух судорожными глотками через открытый рот, сквозь острые осколки зубов.

Спохватившись, я суматошно потянулся к своей магической силе, но с отчаянием почувствовал непреодолимую стену между собой и миром. Стену на шее.

— Такое дело, раб божий, — обладатель густого баса негромко заговорил, и стоявший рядом со мной монах ухватил меня за волосы, заставив повернуться прямо. — Мы с теперь уже Владыкой Николаем старые знакомые, в отличие от тебя. Тебя я не знаю и в гости к себе не звал. Но, если с ним мы поговорили со всем вежеством, то с тобой стесняться не будем. Ты вор и подсыл, вот ты кто. Понимаешь, что это значит?

Я сумел кивнуть головой, и державший меня монах ослабил хватку.

— Ничего, по большому счёту, он мне не сказал, — грустно поделился со мной сидевший за столом человек, в котором я без труда угадал того самого Владыку Иннокентия. Или уже не Владыку, а полноценное его святейшество, судя по облачению. — Не тот это человек, и глупо было бы на это надеяться. Сильный, гордый, убеждённый. Так, поспорили мы с ним малость о Священном Писании, да агитацию он тут небольшую среди нас провёл.

Его святейшество помолчал, думая о чём-то своём, и не обращая на меня большого внимания. Всё усиливающаяся тошнота и боль в затылке не дала мне проникнуться его картинно задумчивым видом, я попытался пошевелиться, но монах лишь усилил хватку.

— Рассказывай, чадо, — Владыка Иннокентий наконец отмер и обратил на меня прямо-таки отеческое внимание. — Облегчи себе участь и без того горькую. Не заставляй нас испытывать гнев, ведь этот грех на тебя и падёт.

До меня только сейчас начало доходить, куда я попал и что всё это значит. Сердце бешено застучало, мысли метались суматошно и без толку, а руки жили своей жизнью, дрожа как осиновый лист и всё пытались безуспешно вырваться из пут, выкручивая суставы и обдирая кожу.

Но бессильной и яростной злобы было больше, уж слишком много душевных сил я накопил за эти годы, живя в одном экипаже с друзьями и занимаясь любимым делом. Слишком хорошо я их помнил, чтобы вот так сразу начать отвечать на его вопросы. Пока я ещё готов был хитрить и сопротивляться, орать и верещать от боли матерную ругань и бессвязные слова, но сломан я ещё не был, и стоявший рядом со мной монах хорошо это почувствовал.

— Ваше святейшество! — проникновенно приложил он руку к груди. — Не так! Не будет пока толку! Вы уж мне поверьте, это же целая наука, как с пытуемыми обходиться! Это искусство, не меньше! Сейчас с ним будет как с Николаем, вобьем в беспамятство только, да себя распалим.

— Старый друг! — слишком картинным басом, намного более густым, чем был у него от природы, ответил ему Иннокентий. — Тебе я верю и тебя ценю! Да и не престало мне все эти жалкие вопли выслушивать, это верно. Когда сможешь вора представить, уже готового к употреблению?

— Хорошо бы завтра, — внимательно оглядел меня монах. — Но я всё понимаю и готов показать своё умение. Часов через пять — шесть, чтобы наверняка, его же и подлечить надо будет. Потороплюсь ради такого дела.

— Хорошо, — поднялся на ноги Иннокентий, — мастерам своего дела следует доверять. Но ты уж, чадо, и предводителя его вниманием не оставь. Знает-то он всяко больше. Ему и внимание в первую очередь, еретику. Благословляю тебя на сии труды тяжкие во благо церкви.

— Слушаюсь, — склонился в низком поклоне монах, поцеловав руку проходившему к двери Иннокентию. — Не извольте сомневаться. Осечки не будет, покажу своё умение.

Его самозваное святейшество вышел, а монах повернулся ко мне. Его лицо не выражало ничего, кроме деятельного внимания, и это пугало больше всего, я действительно почувствовал себя просто подопытным. Хорошо, когда враги тебя ненавидят до зубовной дрожи, а если вот так, чисто из исследовательского интереса?

— Часика на два-три я тебя оставлю, — доверительно сказал мне монах, подойдя ко мне с правой стороны. — Посидишь пока в темнице, а я твоим другом займусь. Полечу немного да посмотрим, у кого вера сильнее. Но не просто так посидишь, а с пользой для души, не для тела. Тело следует уязвлять. Сейчас всё поймёшь, ты просто помни, что я скоро к тебе приду и боль твою сниму, хорошо? Ты жди меня. Я тебя утешу.