Читать книгу "Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина"

Вот и хорошо, что животные ничего не помнят. Потому и не сходят с ума. Если такое случается с человеком, то нужен не только хирург, но и психиатр. И всё равно кошмары до конца жизни будут преследовать. В таких ситуациях выживает только тот, кто силён, как животное. И живёт нормально только тот, кто нормален, как животное…

Компания двуногих тварей поймала тёмным вечером на лестнице полосатого кота, подвесила, туго обмотав задние лапы проволокой, на ветку акации и принялась тыкать ножичком. Тигр явно не был для них едой. И врагом не был. И территорию этих двуногих не занимал. Потому, пока он ещё мог чувствовать, он, кроме вытесняющей все ощущения и всё восприятие органной полифонии боли, чувствовал только непонимание. Из непонимания иногда проваливался в небытие. А затем снова возвращался в бытие, наполненное адской болью и всё тем же непониманием. В очередной – какой из?!! – выпадений-проявлений очутился в руках дворника Владимира, орущего такие слова, что таких даже «падла Нелька» не знала. Орущего и свистящего. И всхлипывающего, и несущегося куда-то… И потом снова провал.

Не хочется делать героя из нашего мегадворника. Да и какой он, в самом деле, герой? Пьянь пропащая. Не чета маминым-папиным сыночкам-старшеклассникам из престижных городских школ, решивших как-то вечером, что они право имеют на тварь дрожащую полосатую. Да, такие вот у некоторых детёнышей двуногих «права». Быть может, психологи и психиатры найдут этому какое-то объяснение, а то, поди, и оправдание. Мол, это ничего – отрывать в детстве крылья мухам. Ничего страшного, если ваш малыш привязывает к хвосту кошки банку. Это всё нормальные этапы развития. Он исследует. А там и до зверств рукой подать – вполне себе нормально. Да и убийство, бессмысленное, беспощадное, удовольствия ради, – тоже вполне себе исследовательская норма, наступившая в результате предшествующих нормальных этапов развития. Так что героя из дворника делать не будем. Пусть он так и останется ненормальной пропащей пьянью. Пока на земле есть такие ненормальные пропащие пьяни, как-то ещё смиряешься с «нормальностью» происходящего на планете. Потому что ну какой же нормальный человек ринется с пустым стаканом наперевес в толпу разгорячённых вседозволенностью и безнаказанностью агрессивных отморозков-акселератов? Какой ещё нормальный человек будет снимать с ветки висящего на проволоке прежде полосатого, залитого кровью кота, с виду – дохлого и больше похожего на выброшенную щётку старой швабры, чем на красивое, пушистое, ухоженное домашнее животное. Только ненормальная пьянь. Которую один из «нормальных» юношей в нормальных американских джинсах неумело – но какие его годы, научится! – ткнул в руку нормальным таким папиным охотничьим заграничным ножом.

То, что Козецкий ранен, заметили уже только после ветеринарной клиники.

– Да хуйня! – сказал тот озаботившемуся Примусу. – Ты, брат, лучше за бутылкой сгоняй. У меня сегодня целых три повода: во-первых, за победу; во-вторых – от радости, что с Тигром всё Okay!; и в-третьих – от горя.

– А горе-то какое? – спросил Примус, деловито выполняющий первичную хирургическую обработку раны, несмотря на наплевательское отношение к себе последнего прямого потомка славного семейства Козецких.

– Лёшка, разве это не горе, когда люди могут такое сотворить? – посмотрел на Примуса дворник неожиданно ясным взглядом и разрыдался, как малое дитя.

За бутылкой ему сгоняли.

Тигр быстро поправился. И стал исправно поставлять обожаемому им дворнику закуску. И тот, надо отдать должное, не брезговал. Когда и правда закусить, а когда из уважения.

– Эх, жаль я крыс не ем! – гладил он Тигра под подбородком. Тот услужливо выгибал шею и мурчал, как трактор: «Р-р-р-р! Эх, как – р-р-р-р! – жаль! – я бы тебе – мурррррр – каждое утро по огрррромной свежей кррррысе, муррр! – подавал прям в постель!»

Иногда Тигр отпрашивался у своего человека Полины к дворнику Владимиру с ночёвкой. Она без второго слова отпускала, давая с собой миску и пакет молока. Тогда Тигр вспоминал, почему он любит дворника, – потому что тот – его мама. Мисочка с молоком под тёплой пыльной батареей. Полина – свой человек. Дворник – мама. Вот потому он их любит. Вот и всё. Больше ничего ему помнить не надо. Не надо помнить, не надо говорить, достаточно чувствовать и любить. Как славно, что он, Тигр, родился животным! Нет, ну правда. Это же какой-то кошмар – быть человеком!

Примус диван раздобыл. Там же. В Тирасполе. Сначала они с Полиной, конечно, потыкались по мебельным магазинам, но увы! Того, что мало-мальски понравилось бы, – не было вообще. Чем можно было пользоваться – должны были привезти завтра, или послезавтра, или через месяц, и на это уже была расписана очередь на год вперёд. И вообще, мыло и стиральный порошок по талонам, а им диваны подавай! Вон, идите в комиссионку – там кожаные есть по сто тыщ мильёнов рублей. То есть не рублей, или сколько это там в этих… как их, нынешние-то?.. в купонах!

– Я тебе сразу говорил, что ничего в этих магазинах нет! Раньше подозрительно не было, а сейчас откровенно – шаром покати! Нет-нет, ещё при нашей жизни появится такое изобилие, что ты только диву даваться будешь. Но пока вот так…

– Революции, да. Помню. Надо предохраняться от революций.

– Не грусти, Иван-царевич, будет тебе яичко не простое, а золотое! – он обнял её за плечи. – Одна проблема у дядюшки Примуса – не на чем тебе тот диван из Тирасполя приволочь. Пургинский «запор» в землю по стёкла войдёт, если сверху приспособить. Ну да ладно! Вовика подключу, у него уже какой-то фургончик есть, он им макароны в особо мелкооптовых размерах возит. Ну, прокатится твой диван под макаронами, ничего?

– Ничего!

Явление дивана не прошло незамеченным. Ещё бы! Тащить-то его пришлось через коридор. А там, разумеется, вечная Тонька со своей вечной Татуней на своей вечной кухоньке, открытой настежь всему происходящему.

– Это что?! – выскочила она в коридор на шум, как только Полина открыла двери и парни стали затаскивать диван.

– Это, Тонечка, диван! – строго сказал Примус. – И мы его сейчас тут поставим и подождём, пока ты проверишь коридор. Потому что на самом деле, друзья, это никакой не коридор, а самое настоящее минное поле! И почётным бессменным минёром тут трудится Таис наша почти Афинская. Помнится… Опускай! – Ребята поставили диван на пол. – Неотягощённые воспоминания – куда лучший фон для отдыха. Итак, помнится, однажды тёмным дождливым вечером свекровь нашей несравненной Антонины решила прибыть с визитом. Да не просто так, с визитом, а с полными торбами всякого вкусненького. И позвонила своей драгоценной невестке – предупредить. Мол, дома ли? Рады ли? Не засрались ли по самую макушку так, что дверь не отворить? И наша Несравненная, вооружившись словом матерным и шваброй, отправилась мыть коридор. Ну, как сказать «мыть»… «Мыть» – это не про нас, да, Тонечка? Целую ручки!

– Вот болтун! – ласково огрызнулась Тонька.

– Такой вот генетический дефект у этого неземного существа. Сия фея способна только елозить мокрой вонючей тряпкой по этому и без того измученному временем и обстоятельствами паркету. Смочив таким образом уже давно подсохшие Татунины какашки и размазав всё это ровным слоем, Несравненная наша добилась того, что паркет из просто старого стал старым, склизким и пованивал. Но – чу! – звонок. Антонина открывает. Свекровь входит, вся такая в кренделях, надаренных ей как санэпидврачу нашего доблестного торгового морского порта. Антонина безрезультатно щёлкает туда-сюда выключателем, потому что сумерки, а свекровь без очков и в белый день ничего не видит. Но тщетно! Очередная лампочка Ильича, выкрученная нашим многоуважаемым мегадворником, давно сияет в другом месте в обмен на солидный стакан косорыловки. Нетерпеливая свекровь, алкая освобождения из под вьючного гнёта, делает шаг-другой… И уже на третьем она летит-летит, балансируя и чисто рефлекторно не расставаясь с такелажем – потому что нет тех обстоятельств, которые могли бы заставить советскую женщину бросить еду, – и, наконец, тормозит об тумбочку и приземляется на шпагат. Так что, друзья мои, нам остаётся только поблагодарить Антонину за то, что к приходу нашего дивана она не мыла пол, и попросить её отфутболить ногой старые собачьи говяшки с пути нашего триумфа. И хотя мы более молоды и гибки, чем многоуважаемая свекровь нашей драгоценной Антонины, пару недель после шпагата лежавшая в травматологии больницы водников, но групповой шпагат с диваном не входит в программу Олимпийских игр, так что и тренироваться незачем.