Читать книгу "Стрелок. Путь на Балканы - Иван Оченков"

— Что это с ним? — удивленно спросил Всеволод у Дмитрия. — Он так посмотрел на тебя…

— Не выспался, должно, — зевнул Будищев. — Я бы и сам покемарил чутка, если вы все сделали.

— О чем ты?

— Окопы выкопали?

— Да, то есть, почти.

— Что значит, почти?

— Ну, твои выкопали полностью, а…

— А твои, нет! — закончил за него Дмитрий.

— Но была ночь, а люди устали! К тому же никто кроме нас вообще ничего не копал…

— Я не могу спасти всех, — устало отозвался унтер-офицер. — Я могу попытаться помочь своим людям, а вот ты свой шанс упустил. Ладно, Сева, бог тебе судья. Я тут посижу малеха, может задремаю… пока турки в атаку не пойдут, меня не будить, не кантовать и вообще не трогать. При пожаре выносить в первую очередь, но опять же, бережно, чтобы не побеспокоить!

Увы, отдохнуть уставшим в ночном поиске солдатам не удалось. Едва стало всходить солнце, в османском лагере запели трубы, загремели барабаны и пробудившиеся ото сна аскеры начали готовиться к наступлению. Впрочем, расстояние от их лагеря было не близким, и когда они, наконец, накопились для атаки, было около девяти утра. Как выяснилось, генерал Асаф не был склонен к разного рода замысловатым перестроениям и другим маневрам, предпочитая один и тот же вид боя — фронтальную атаку. Однако на сей раз, утреннее солнце било русским в глаза, и он справедливо рассчитывал на успех своего предприятия.

Турецкая пехота шла в бой плотными цепями, тяжело ступая под барабанный бой, на холодную землю. Следом за ними катили свои пушки турецкие артиллеристы или как их еще называли — "топчи". Они уже знали, что у гяуров всего два орудия и две митральезы, а потому были уверены в исходе дуэли и бодро двигались вперед.

К несчастью для них, их русские коллеги, хорошо знали свое дело и еще вчера успели засечь все необходимы ориентиры и пристрелять окрестную территорию. К тому же, они находились на возвышенности и в связи с этим имели некоторое преимущество в дальности. К сожалению, в боекомплекте четырехфунтовок не было новейших шрапнелей, которыми можно было заставить умыться кровью густые турецкие цепи, но для контрбатарейной борьбы довольно было и гранат.

Несмотря на то, что солнце слепило наших наводчиков, они первые открыли огонь и скоро среди наступающих врагов стали рваться снаряды. Не все из них легли хорошо, но те, что разорвались среди турок, собрали обильную жатву. Их артиллерия пыталась отвечать, но никак не могла пристреляться и вражеские бомбы, то с грохотом разрывались, недолетая до русских позиций, то со свистом перелетали их и падали с другой стороны холма, не нанеся никакого вреда.

Впрочем, бесконечно так везти не могло и один или два турецких снаряда достигли цели, убив и ранив немалое количество наших солдат. Приободренные стрельбой своих артиллеристов, османы пошли в атаку, и тут заработали картечницы. Выпущенные ими очереди хлестали в самую гущу бегущих на гору аскеров, срезая их одного за другим. К вчерашним трупам быстро добавлялись свежие, но все же они продолжали неудержимо рваться вперед и скоро почти достигли вершины холма, на котором засели русские. Наша артиллерия перешла на картечь и шарохи, но и они не смогли остудить наступающий порыв оттоманской пехоты и скоро их волны докатились до русских позиций.

Полковник Тиньков видя, что положение становится критическим, лично повел нежинцев и болховцев в контратаку. С саблей в одной руке и револьвером в другой он бросился вперед, увлекая за собой солдат в штыковую. Какое-то время все висело на волоске, так что казалось еще немного, и турецкая волна смоет русскую, но как это не раз бывало в той войне, стойкость наших солдат оказалось выше ярости османов. Озверевшие люди кололи друг друга штыками, били прикладами, а иной раз и просто кулаками, не зная ни пощады, ни сострадания. Но все же атака была отбита и не выдержавшие ответного удара аскеры откатились назад.

Все это время Будищев и его подчиненные вели размеренный огонь по наступавшим туркам. В окопах им были не так страшны вражеские пули или снаряды, а потому потерь они по сравнению с открыто стоявшими солдатами линейных рот почти не несли. Когда противник подошел совсем близко, Дмитрий и несколько самых лучших стрелков, отложили свои винтовки и взялись за припрятанные до сих пор винчестеры. Их было всего несколько штук, однако в критическую минуту их скорострельность оказалась весьма кстати. Почти все добравшиеся до них аскеры полегли перед позициями и лишь некоторые ухитрились добраться до стрелков. Один из них свалился в траншею неподалеку от Будищева, как раз отдавшего Егорову для перезарядки свой винчестер, однако злой от недосыпа унтер не растерялся и, подхватив линнемановскую лопатку, тут же раскроил незадачливому турку череп. Затем вытащив револьвер, двинулся дальше, перестреляв по пути остальных врагов.

Оглянувшись, он увидел, что османы, не выдержав штыкового боя, отступают, а вслед им бьют картечницы и пушки. Первая атака была отбита, и вот тут Асаф-паша сделал роковую ошибку. Если бы он просто сменил расстроенные неудачной атакой таборы на свежие, возможно повторный натиск принес бы ему успех, однако он сначала попытался остановить бегущих, потом, приведя их в относительный порядок, снова послал в бой, а пока все это длилось, потерял драгоценное время. Солнце поднималось все выше и уже не слепило русским в глаза, а оробевшие после понесённых потерь аскеры, наступали не так бодро. В общем, после этого ни одна волна атакующих так и не добралась до вершины, всякий раз останавливаясь под убийственным огнем русских. Артиллерия, как ни пыталась, не смогла помочь своей пехоте, поскольку всякий раз, когда она выдвигалась вперед, по ней тут же открывали огонь вражеские пушки или митральезы и вскоре топчи понесли такие потери, что вынуждены были отказаться от подобных попыток.

Тем не менее, сражение вышло крайне тяжелым. Пехотные роты к вечеру насчитывали едва ли половину утреннего состава, да и то многие из них были ранены. У артиллеристов потери были меньше, но снарядов осталось едва ли по десятку на орудие. У Самойловича ситуация была лучше, но и для его картечниц патронов оставалось не более чем на два часа боя. Утешало только, что турки понесли, по меньшей мере, вчетверо больший урон. Весь склон был усыпан трупами аскеров, причем перед позициями митральез и стрелков они лежали просто один на другом, образуя, иной раз, подобия валов.

— Господи, какой ужас! — тихо сказал Линдфорс, рассматривая лежащих перед позициями его команды павших врагов.

— Индустриальная война, — хрипло отозвался стоящий рядом с ним Будищев.

Подпоручик опасливо покосился на своего подчиненного, открывшегося ему сегодня ночью с совершенно неожиданной стороны. Унтер-офицер производил впечатление смертельно уставшего человека. Лицо его было совершенно серым от пыли и частиц сгоревшего пороха. Погон на левом плече болтался, очевидно, оборванный пулей. Кепи тоже прострелено, отчего имело вид одновременно несуразный, но при этом лихой. Из-под шинели выглядывали ноги в опанках, которые он так и не успел сменить на сапоги. В общем, вид у него был не слишком презентабельный, и только поблескивающие глаза со всей ясностью показывали, что сил их обладателя еще много и он может в любой момент перейти от апатии к действию.