Читать книгу "Золотой дом - Салман Рушди"

– Замолчи, – сказала она и притянула меня к себе.

Дни рождения – воскресенье и среда, сказал я. Информация из Мьянмы: такое сочетание грозит нам злыми чарами.

– Я тебе другой секрет расскажу, – сказала она. – Бирманским проклятиям въезд в Штаты запрещен. Существует целый список стран, чьи проклятия сюда не впускают – по большей части страны ислама, разумеется, но и Мьянма тоже.

– Значит, пока мы в Штатах, мы в безопасности?

– А когда поедем в отпуск за границу, тогда что‑нибудь придумаем, – сказала она.

35

Огонь облизывает края моего рассказа, подбираясь все ближе, и хочет вырваться на волю. Золотой дом в те последние дни превратился в осажденную крепость. Осаждающие войска оставались невидимыми, но все в доме ощущали их присутствие, незримых ангелов – или бесов – надвигающегося рока. И служащие, один за другим, начали увольняться.

Здесь сюжет вторит, вероятно, величайшему из шедевров великого Бунюэля. Первое название этого фильма, “Потерпевшие бедствие с улицы Провидения”, не было безусловно религиозным – “провидение” ведь бывает и не божественное, это всего лишь метафора, как и его коллеги карма, кисмет и рок, – так что персонажи, меченные судьбой, могут быть всего лишь неудачниками, проигравшими в лотерее жизни, однако на экраны этот фильм вышел под названием “Ангел-истребитель”, то есть к тому времени режиссер однозначно прояснил, что имеет в виду. Когда я впервые посмотрел этот фильм в центре Ай-Эф-Си, я, вероятно, по молодости не вполне его понял. В роскошном особняке устраивают пышный прием, и пока прием длится, вся прислуга под разными предлогами оставляет свои места и обязанности и покидает дом. Лишь гости и дворецкий остаются, чтобы дождаться того, что с ними должно случиться. Я воспринял это просто как сюрреалистическую социальную комедию. Это было еще до того, как я узнал, что некоторые люди способны предугадать надвигающуюся катастрофу, подобно тому, как животные предчувствуют землетрясение: их иррациональное с виду поведение объясняется инстинктом.

В доме Голденов никакого приема не устраивали, и прислуга разбежалась не в один миг, уж настолько рабски жизнь искусству не подражает. Но постепенно, из недели в неделю, тревога и недоумение хозяйки дома нарастали: все уходили. Первым исчез мастер на все руки Гонзало, попросту однажды в понедельник не вышел на работу, и с тех пор его никто не видел. В большом доме всегда что‑то нуждается в починке: то унитаз забьется, то лампы в люстре перегорят, дверь или окно требуется подогнать. На исчезновение Гонзало Василиса отреагировала досадливым раздражением и некоторыми замечаниями насчет ненадежности мексиканцев, которые не очень‑то пришлись по душе тем, кто жил в цокольном этаже. Дворецкий-мажордом Макнэлли взял на себя большую часть обязанностей Гонзало, и он знал, кого позвать на помощь, когда сам не справлялся, так что хозяева дома не слишком пострадали от этого первого дезертирства. Но следующие увольнения нарушили привычный ход жизни. Василиса всегда была груба с горничными, доводила их до слез свирепыми придирками к их вполне добросовестному труду, и в ее царствие среди персонала, отвечавшего за уборку дома, отмечалась значительная текучесть кадров, так что никто не удивился, когда очередная юная ирландка из Бостона заявила, что никакого повышения платы ей не надо, она просто хочет уйти. Потом проблемы начались в кухне: повар Гуччи уволил своего подручного Джилберто после эпидемии мелких краж. Когда уж и хорошие кухонные ножи стали пропадать, Гуччи обличил юного аргентинца, а тот наотрез отрицал свою виновность – и бросился прочь. “Это не ты ушел, – крикнул ему вслед Гуччи, – это я тебя уволил”. Макнэлли попытался и эту прореху закрыть, обратившись в агентства по временному найму, он также просил своих коллег из других известных домов одалживать ему помощников, если найдется свободная пара рук, и в такой манере хозяйство кое‑как продолжало ковылять. Но крысы все бежали и бежали с корабля.

Отчасти я – хоть и против воли – восхищался тем, как быстро и эффективно Василиса устранила последствия разоблачения, то есть моего монолога, прозвучавшего в ее гостиной. Нерон Голден подвергся публичному унижению, а он ведь не тот человек, чтобы кротко снести подобное. Однако Василиса ухитрилась не только сохранить свой брак, но и добиться, чтобы Нерон и впредь признавал маленького Веспу сыном и наследником. Какая‑то фантастическая изобретательность, говорил я себе. Какие‑то хитрости, благодаря которым она заслужила место в пантеоне самых ловких женщин. Она умела удержать своего мужчину. Не мне гадать о том, что происходило или не происходило между ними в спальне. Подобных сальностей я буду избегать, сколь ни соблазнительно воображать Василису за делом. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, но если про секс ничего не известно, что еще остается сказать? Да и, по правде говоря, я не уверен, в самом ли деле основа ее позднего могущества – постель. Более правдоподобным кажется, что она воспользовалась умственным угасанием Нерона. Старик все хуже себя чувствовал, все больше забывал, его разум петлял узкой струйкой, лишь изредка прорывалось прежнее грозное течение. Василиса нянчила его самолично, прогнав и дневных, и ночных сиделок, которые прежде были наняты ей в помощь. Итак, еще одна часть прислуги покинула дом, и Василиса без малейшей жалобы взяла на себя заботу о Нероне. Теперь она и только она подавала ему лекарства. Сумятица и Суматоха тоже почти не допускались пред лицо своего хозяина вплоть до того дня, когда Василиса вкрадчиво и свирепо заявила им: “Мне хорошо знакомы все его дела, и я вполне способна стать его личной помощницей, так что спасибо за верную службу и обсудим компенсацию за увольнение”. В огромном доме воцарилась пустота и перекатывалось эхо. Василиса разыграла все козыри до последнего.

Козырным тузом был сам маленький Веспа. На четвертом году жизни мой сын сделался очаровательнейшим ребенком, и к тому же в глазах Нерона, в его помутневших глазах, он оставался единственным уцелевшим при общей катастрофе. Потеряв троих сыновей, мужчина не так‑то легко согласится отказаться от четвертого, и по мере того, как Нерон все более дряхлел, его память мерцала и угасала, а малыш сидел у него на коленях и называл его папой, старику стало проще забыть все подробности и ухватиться за свое единственное уцелевшее дитя так крепко, словно Веспа был не только самим собой, но и реинкарнацией умерших братьев, словно он – сундук с сокровищами, хранящий все, что утратил его отец.

Кто не ушел? Бабушка, то ли вправду из Централ-Кастинга, Сибирь, то ли нет. Дворецкий Макнэлли и повар Куччи. Являлись команды из профессиональной службы клиринга, делали свое дело за пятьсот долларов и уходили. Никаких посетителей. Нерон – невидимка, на глаза соседям больше не показывался. Я начинал уже верить в теорию Вито Тальябуэ: Василиса, конечно же, понимала, что ему недолго осталось. И если она что‑то подмешивала в его лекарства, лишние глаза ей ни к чему. И опять‑таки: она понимала, что все это ненадолго. Что говорили ей его врачи? Приближалась ли агония, которую следовало скрыть от мира? Или смертью была сама Василиса? Мысленно я вижу, как она каждый день опускается на колени в гостиной Золотого дома, в “большой зале”, как она выражалась, перед копией Феодоровской Божьей Матери, принадлежавшей царице Александре, молится: пусть это произойдет сегодня. Пусть свершится.