Читать книгу "Магистр. Багатур - Валерий Большаков"

Глава 25,

в которой Олег обещает Пончику подумать

Гнев Гуюк-хана не поддавался описанию. Достаточно сказать, что двоих кешиктенов он зарубил лично, обвиняя в ротозействе, а прочих погнал на поиски Бэрхэ-сэчена. Но тщетно — и брат Иоганн пропал, и брат Савватий исчез.

Князь Александр Ярославич поспешил отъехать, дабы не напрягать обстановку своим присутствием. Олег с Пончиком и Вахрамеем покинули стан вместе с дружиной.

Серегерский путь доводил до самого Новгорода, был он широк и удобен. Но — зимою. Через месяц, в апреле, снега начнут таять, тронется лёд на реках, и эта дорога, что гордо именуется княжеским большаком, раскиснет, превращаясь в настоящую штурмполосу, топкую, заболоченную, в которой и коню утонуть недолго. И так до следующих холодов.

Впрочем, никто и не водит обозы по теплу, летом для этого реки существуют и озёра, коих в этом краю не счесть. А пока дружина княжеская одолевала версту за верстой по набитому тракту, изъезженному полозьями саней, истоптанному копытами. Переночевав в маленьком монастыре, Александр Ярославич, Олег Романыч, Александр Игоревич и иже с ними продолжили своё путешествие, в разгар дня выехав к стенам новгородским, прикрывавшим с востока Неревский конец.

— Чем-то на Рязань похоже, — оценил Пончик, — и на Владимир.

— На Владимир больше, — сказал Олег. — Гляди, ворота где.

Неревские ворота открывались в теле кургузой квадратной башни, исполненной не из дерева, а из камня, благо плитоломища располагались неподалёку, на берегу Ильменя.

Стражники криком приветствовали князя, а тот лишь гордо улыбался. И вот Сухову открылся Новгород Великий, стольный град могучей северной республики, жители коей были столь вольны и независимы, что кланялись только Господу одному, всему миру бросая вызов: «Кто против Бога и Великого Новгорода?!»

За это Олег и уважал Новгород — за тягу к воле, а вот речи об изысках местных зодчих даже и заводить не приходилось — вокруг него, по обе стороны довольно широкой улицы, где могли разъехаться аж два воза, стояли высокие заборы-частоколы с монументальными воротами. Громадные избы казали над оградами вторые этажи с маленькими окошками, порою ещё выше задирая башенки, рубленные восьмериком. Вот и все архитектурные излишества.

— Точно, как в Рязани, — авторитетно заявил Пончик. — Там тоже не дома, а усадьбы… были.

Олег усмехнулся его заминке.

— В Рязани грибы с глазами, — сказал он, — их едят, а они глядят. А мостовые ты там видал?

— Чего нет, того нет. А молодцы, новгородцы!

Улица вся была вымощена исшарканным деревянным брусом, гасившим топот копыт. Снега не было — весь вымели.

Князь свернул налево, провёл дружину кривым переулком и выехал к Торгу, где галдела многоязыкая толпа, прицениваясь, примериваясь, споря. Можно было, не выезжая из Новгорода, повстречать гостей со всей Европы — тут были неторопливые норманны и свеи, предприимчивые потомки викингов, деловитые немцы-ганзейцы, суетливые итальянцы-фрязины, арабы-сарацины, зябко кутавшиеся в шубы. Проходили и драчливые соседи — ливонцы, литвины, ятвяги.[163] Топтались охотники-лесовики — крелы, меряне, ижорцы, впечатлённые огромностью города. Олег даже китайца заприметил, выставлявшего на продажу шёлк и корешки женьшеня, похожие на корявых человечков, — любопытствующие монахи разом отшатнулись от гостя из Поднебесной, обмахивая двоеперстием бесовские плоды.

Купля-продажа шла обстоятельно, не с лотков, а у собственных купецких домов на высоком подклете или возле храмов, построенных торговыми братствами, — у Параскевы Пятницы, у Ивана-на-Опоках, у Георгия-на-Торгу, у Успенья-на-козьей-бородке.

В гостином дворе югорских[164] купцов лавки были завалены пушным товаром, кнутовищами из «рыбьего зуба» — моржовой кости и холмогорскими сундуками, обитыми красной юфтью из тюленьих кож. Степенные персы и армяне, юркие евреи перебирали собольи меха в мешках из синей холстины, мяли и дули на шкурки горностая, бобра, лисицы. У Псковского гостиного двора ганзейцы рядились у кругов перетопленного душистого воска.

По всему торгу шныряли и воры, поэтому Сухов зорко следил за своими баксонами. Правда, тати обходили стороной дружинников Князевых — ведали, что у тех с лиходеями разговор короткий — меч наголо и голову долой.

Проехав торг по краю, минуя Немецкий и Готский[165] дворы, князь вывел своих людей к приземистой Пятницкой церкви, окружённой пристанями. У её каменных стен ютилось несколько домиков, заселённых попами, дьячками и другим церковным людом, а сквозь ограду виднелись кладбищенские кресты. Направо могуче расплывалось Ярославово дворище, левее через Волхов был перекинут Великий мост, а на том берегу поднимались каменные стены Детинца с белыми башнями, покрытыми шатрами из тёса, потемневшего от дождей до черноты. Выше стен вставали золотые купола собора Святой Софии, они тускло отсвечивали под серым, провисшим небом. Далеко было новгородской Софии до константинопольской, а всё же собор был к месту. Белое с золотом хорошо вписывалось в суровую гамму Севера — скудные краски зимы становились для храма расплывчатым фоном, а летние лазурь и зелень будут хорошо сочетаться со сдержанными цветами Софии.

Князь направил коня к мосту и перебрался на тот берег, въехал под своды воротной башни кремля, надстроенной маленькой церквушкой. Перекрестившись на собор, Александр Ярославич повернул к громоздкой хоромине, где проживал архиепископ Спиридон и собирались выборные правители города.

Спешившись и захлестнув поводья на коновязи, князь негромко спросил Олега:

— Скажи мне честно, Олег Романыч, как ты мыслишь — прав отец мой?

Уловив в голосе Александра Ярославича напряг и волнение, Сухов осторожно ответил:

— Бог судья отцу твоему, княже. Все мы обычные люди, и сразу не разберёшь, чего в нас больше намешано, грешного или праведного. Одна умная женщина сказала мне, что, присоединившись к Батыю, я творю благо, ибо монголы — это зло малое, а князья русские, на своей же земле творящие дела непотребные, зло великое. И, ежели малое лихо победит большое, то сие к добру. Унизился ли Ярослав Всеволодович, ярлык на княжение принимая? Не знаю, да и пустяки это. Отныне все князья протопчут дорожку в Орду, в ногах у ханов валяться будут, ярлычки выпрашивая. Кабы вся русская земля единой была и неделимой, не пришли бы татары, побоялись бы. А уж коли рассыпали вы целое, разделили общее, то не обессудьте — или имейте ярлык, или вас поимеют!

Князь рассмеялся, приходя в хорошее настроение и возвращая себе уверенность. Он провёл Олега в палату со сводчатыми потолками и скудно освещённую — свет едва пробивался через мутные стёклышки в частом бронзовом переплёте. Под окошками стоял массивный белый стул, вырезанный из моржовой кости и отделанный золотом, а на спинке, по краям, высились два золотых креста на массивных шарах. Стул пустовал, а на лавке вдоль стены восседали трое в мирской одёже, подпоясанные золотыми кушаками.