Читать книгу "Тайна "немецкого золота" - Геннадий Соболев"

23 декабря 1917 г.

Мы с Кюльманом с раннего утра разрабатывали наш ответ союзникам. Он уже известен из печати. Он стоил нам большого труда, лично Кюльман стоит за общий мир, но боится возражений военных кругов, согласных мириться лишь после окончательной победы. Наконец, все же удалось достигнуть желанного. Затем возникли затруднения с турками. Они заявили, что должны настаивать на том, чтобы немедленно, по заключении мира с Россией, русские войска очистили бы Кавказ, между тем, немцы не соглашались на такое предложение, потому что отсюда непосредственно следовало, что и они в свою очередь должны очистить Польшу, Курляндию и Литву, а добиться исполнения Германией этого требования было совершенно невозможно. После тяжкой борьбы и очень многих усилий, удалось убедить турок отказаться от своего постулата. Второе соображение турок клонилось к тому, что вмешательство России во внутренние дела отвергнуто не достаточно ясно. Но турецкий министр иностранных дел заявил, что в Австро-Венгрии почва для русского вмешательства еще опаснее, чем в Турции, и что если я не высказываю никаких сомнений, то он готов отказаться от своих.

Главным представителем болгар является болгарский министр юстиции Попов. Многие члены делегации не говорят по-немецки, а другие еле понимают по-французски. Поэтому, они не сразу поняли все наши предложения и отложили ответ до 24-го.

24 декабря 1917 г.

Утром и вечером — длительные совещания с болгарами. Между мною и Кюльманом, с одной стороны, и болгарами, с другой, произошли серьезные стычки. Они требовали введения в нашу программу параграфа, по которому для болгар было бы сделано исключение из формулы «без аннексий», и было бы признано, что приобретение Болгарией румынской и сербской территорий не должно быть признано аннексией. Такое признание, разумеется, отняло бы всякий смысл у всей нашей работы и не могло быть сделано ни в коем случае. Разговор временами шел в очень возбужденных тонах и болгарские делегаты дошли до угрозы уехать, если мы не уступим. Но мы с Кюльманом остались непреклонными и заявили, что мы ничего не имеем против их отъезда, так же как и против того, чтобы они дали отдельный ответ, но что редакция нашего протокола больше не подлежит изменению. Так как ни к какому решению мы не пришли, то пленарное заседание было отложено на 25-е и болгарские делегаты телеграфировали в Софию, прося новых инструкций. Болгары получили отрицательный ответ и, по-видимому, остались с носом, как мы и рассчитывали. Они были очень подавлены, не делали больше никаких историй и присоединились к общему заявлению. Итак, это пока в порядке. Днем мне опять пришлось поспорить с немцами. Немецкие генералы «боятся», что Антанта согласится на заключение общего мира. Противно слушать такую дребедень.

Если на Западном фронте будут одержаны победы, на которые германские генералы рассчитывают наверняка, то их требования возрастут до беспредельности и переговоры будут еще более затруднены.

25 декабря 1917 г.

Сегодня было пленарное заседание, на котором мы вручили русским ответ на их мирное предложение. Я председательствовал и говорить пришлось мне, затем отвечал Иоффе. Итак, предложение всеобщего мира будет сделано, затем будем выжидать результата. Но чтобы не терять времени, переговоры с Россией будут продолжаться без перерыва. Таким образом мы сделаем большой шаг вперед и самое тяжелое, быть может, окажется позади нас. Трудно сказать, знаменует ли собой вчерашний день начало новой исторической эры.

26 декабря 1917 г.

В девять часов утра начались совещания, носящие характер работы специальных комиссий. Программа, выработанная Кюльманом, и касающаяся исключительно вопросов экономических и представительства, прошла так быстро и гладко, что заседание закончилось уже к одиннадцати часам за недостатком материала. Может быть, это хорошее предзнаменование.

Сегодняшний день будет использован нашим штатом для составления сводки результатов совещания, так как на завтра назначено дальнейшее совещание по территориальным вопросам.

26 декабря 1917 г.

Вечером, перед ужином, Гофман познакомил русских с германскими планами касательно окраин. Дело обстоит так: пока война на западе продолжается, немцы не могут очистить ни Курляндии, ни Литвы, потому что, помимо того, что они хотят сохранить эти государства, как некоторый залог на время мирных переговоров, эти государства сейчас использованы, как мастерские для военного снабжения. Их железнодорожные материалы, заводы и, прежде всего, зерно необходимы, пока тянется война. Немцы утверждают, что их нежелание немедленно очистить оккупированные области вполне естественно. Если же мир будет заключен, то судьбы этих областей будут решены на основании права народов на самоопределение. Трудность заключается в методах его выражения. Русские, конечно, не хотят, чтобы соглашение состоялось прежде, чем германские штыки уйдут из России, немцы в свою очередь говорят, что большевистский террор фальсифицирует результаты любых выборов, потому что, по воззрениям большевиков, «буржуи» вовсе не люди.

Моя идея контроля нейтрального государства была отклонена в сущности всеми. Пока война продолжается, ни одно нейтральное государство не возьмет на себя такой ответственности, но немецкие гарнизоны ни в коем случае не должны оставаться до заключения всеобщего мира. Фактически обе стороны боятся террора противника, а между тем сами хотят применять его.

Времени здесь вдоволь. То турки не готовы, то болгары, затем русские уходят совещаться — и заседание опять переносится или прерывается.

Я сейчас читаю мемуары эпохи французской революции. Весьма подходящее чтение в связи с тем, что сейчас происходит в России и может еще случиться во всей Европе. Большевиков тогда не было, но люди, тиранизирующие весь мир под лозунгом свободы, были и тогда в Париже, как сегодня в Петербурге. Шарлотта Кордэ говорила: «Я убила не человека, а дикого зверя». Эти большевики тоже исчезнут и кто знает, не найдется ли Шарлотты Кордэ и для Троцкого.

Один из русских рассказал мне о царской семье и о порядках, по-видимому царящих там. Он говорил с большим уважением о Николае Николаевиче, человеке грандиозной энергии и мужества, которого нельзя не признать, хотя бы он и был противником. Зато царь, по его словам, труслив, лжив и ничтожен. Бездарность буржуазии доказывается именно тем, что она переносила такого царя. Он утверждал, что все монархи более или менее дегенераты, и что он не понимает, как вообще можно примириться с такой формой правления, при которой страна рискует подчиниться правителю-дегенерату. Я ответил ему, что монархия имеет за собой то преимущество, что при таком строе хоть одно лицо застраховано от личного карьеризма, а что касается дегенерации, то и она иногда является вопросом взглядов; ведь среди некоронованных правителей также встречаются дегенераты. Мой собеседник сказал, что, по его мнению, эта опасность отпадает там, где избирает сам народ. Я ответил, что Ленин, например, вовсе не избран и мне представляется сомнительным, что его избрали бы, если бы выборы не были сильно фальсифицированы. В России, может быть, тоже найдутся люди, которые могут бросить ему упрек в дегенеративности.