Читать книгу "Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев"

Куда же отправилась эта парочка — незакованный арестант и караульный солдат? Терентий Степанов рассказал, что они сперва «пошли за Яузские вороты в Таганку для гуляния, и были в той Таганке часа с два, и потом с той Таганки пошли… за теми ж Яузскими вороты в приход церкви Всемилостивого Спаса, что словет в Гончарах, к нему, Степанову, на квартиру… и с ним, Ординовским… в той квартире ево обедали. И, пообедав… пошли в город на Красную площадь, и по полудни часу в другом оной Ординовский с ним, Степановым, пришли в Кремль на Потешной двор, а зачем ходили, того он, Степанов, не знает». Как видно, арестант и его конвоир за время этой прогулки успели подружиться. Но в конце концов Ординовский огорчил своего нового друга — скрылся от него в толпе[585].

Даже колодники, отпускаемые бесплатно для выполнения каких-то заданий (за водой или квасом, для выноса параши, за едой и пр.), не упускали возможность задержаться на свободе подольше, развеяться от мрачного тюремного быта, прогуляться по московским улицам или же зайти в кабак. Так, 22 марта 1740 года заключенные Семен Леонтьев и Василий Полетаев были отпущены с ушатом на Москву-реку за водой. Они были закованы в ножные кандалы, а при выпуске из казармы на них надели двушейную цепь и командировали для их сопровождения караульного солдата Федора Андреева сына Морозова. Чтобы добраться до места назначения, арестантам нужно было проделать всего несколько десятков шагов — немного пройти по Москворецкой улице, миновать Москворецкие ворота и спуститься к Москве-реке, что должно было потребовать никак не более четверти часа. Но колодники и охранявший их солдат не вернулись ни через полчаса, ни через час, ни даже через день. Лишь четыре дня спустя конвоир явился в Сыскной приказ один, без колодников, и рассказал о их похождениях:

«И те колодники, взяв ушат, с ним, Морозовым, пошли, и как они будут (так в рукописи. — Е.А.) близ Москворецких ворот, оные колодники показанной ушат в лавке поставили, которой тот ушат приказали смотреть той лавки лавочнику… а сами они… пошли за Москву-реку на Балчуг. И на том Балчуге, пришед на кабак… купили на три алтына вина, и выпили они, колодники, с ним, Морозовым, вместе. И выпив то вино, с означенного кабака сошед, и из них, колодников… Василий Полетаев стал ево, Морозова, просить, чтоб он за ними сходил к дяде ево, Полетаеву, в Новую Ладогу, что имеется в Новонемецкой слободе на Большом рынке, на фартину, которой де имеетца на той фартине целовальником… И по тем словам он, Морозов, с ними идти и обещался. И те де колодники на том Балчуге, наняв извощика, с ним… во оную Ладугу и поехали, в которую приехав, пришли на кабак. И на том кабаке оной Полетаев пришел к стойке и имеющемуся у продажи вина целовальнику, которого тот Полетаев называл дядею, просил вина. И тот де целовальник оному Полетаеву давал безденежно, и пили все вместе… И оные колодники… с того кабака сошед, наняли извощика, а куды, подлинно за пьянством сказать не упомнит, и сели с ним в сани, и поехали было с той фартины, и оные колодники с тех саней ево, Морозова, пьянова столкнули. И он де, Морозов, свалившись с тех саней, ночевал на улице, а оные колодники куды уехали, и ныне где сыскать, не знает»[586].

По договоренности с караульными некоторые подследственные имели возможность не только сходить в кабак, но также побывать у родственников и даже помыться в бане. Так, 3 июля 1749 года караульный капрал Михайла Тарасов отпустил Ивана Шевердяева, дворового человека Федосьи Петровой дочери Хрущевой, в «баню паритца» под караулом солдата Мины Ермолина, причем арестант был «без желез», то есть не закован в ручные или ножные кандалы. На допросе капрал объяснил свой поступок тем, что и ранее неоднократно отпускал Шевердяева в баню незакованного и под присмотром одного солдата, и заключенный всякий раз благополучно возвращался. Но на этот раз капрал поплатился за пренебрежение должностными инструкциями. Конвоир Ермолин рассказал, что колодник, выйдя из острога, попросил сводить его в дом его госпожи за Варварские ворота «для взятья рубахи». Они отправились к Ивановскому монастырю в дом полковницы Хрущевой, куда арестант зашел и через некоторое время вышел с чистым бельем вместе с еще двумя дворовыми, намеревавшимися пойти с ним вместе попариться. Вся компания прошествовала в баню на Яузе, где дворовые разделись и «на том банном дворе все обще парились». Ожидавший своего подопечного караульный в задумчивости прогуливался возле бани, а может быть, разговаривал с встреченным приятелем. Тем временем дворовые, «не сказався ему, Ермолину, оделись и побежали на вышеобъявленной помещицы своей двор, и он де Ермолин ис той бани побежал за ними… до того помещицы их двора, только догнать не мог, а на том дворе другие дворовые люди объявили ему, что оной Шевердяев после того, как пошел в баню, в дом помещицы их не бывал». Однако солдат утверждал, что «в то ж время показанного утеклеца Шевердяева видел сквозь решетчатые огородки в огороде, только де в тот огород другие оной госпожи Хрущевой люди, которых тогда на том дворе было многолюдно, для поимки того колодника, тако ж и для докладу о той утечке к госпоже своей ево… не допустили»[587].

Отметим, что если отпущенные из Сыскного приказа арестанты совершали побег, ответственность почти всегда несли не дежурные офицеры или чиновники, по приказу которых те были отпущены, а охранявшие их караульные солдаты, допустившие побег.

Жены некоторых колодников старались снять угол вблизи от острога Сыскного приказа — в Зарядье или на Москворецкой улице, — чтобы ежедневно видеться с мужьями, передавать им чистую одежду и еду. 14 января 1748 года капрал Дмитрий Лобанов поймал возле острога жену одного из колодников. Капрал рапортовал, что «как он… ходил для осмотра караулов, и в то время он… у Большого острога у трубки усмотрел вышеписанную женку Катерину Владимирову и при ней пузырь с вином, которой подавала, завязав в платке… мужу своему Михайле Филимонову в трубку».

На допросе задержанная рассказала свою грустную историю, достойную пера романиста: «Катериною ее зовут Володимерова дочь. От роду ей осмнатцать лет. Отец де ее Володимер Иванов сын, прозвище не имеет, иноземец курляндской земли города Литавы (возможно, Митавы. — Е.А.) купец. И тому лет з десять она, Катерина, вывезена в Санкт-Петербург того ж города Литавы иноземкою Анною Ивановой дочерью, которая имелась при дворе блаженныя и вечно достояныя памяти государыни императрицы Анны Иоанновны камер-юнфором. И жила она, Катерина, во дворце при оной иноземке года з два во услужении… И тому ныне осьмой год оная иноземка Иванова выдала ее, Катерину, замуж лейб-гвардии Семеновского полка за солдата Михайла Васильева сына Филимонова». Через год после свадьбы гвардеец за какое-то преступление «с вырезанием ноздрей послан был в ссылку в Сибирь». Вскоре он из ссылки сбежал и вернулся к жене. Супруги сперва тайно жили в Санкт-Петербурге, а потом в Москве. Ее муж регулярно «в ночные часы ходил незнаемо куды», а однажды и вовсе не вернулся. Поутру Катерина нашла его «содержащегося в полиции с поличною коробкой». Для расследования дела о краже Филимонова прислали в Сыскной приказ, но следствие затянулось более чем на два года. Между тем супруга подследственного сняла жилье возле острога — «близ Москворецких ворот в приходе церкви Всемилостивого Спаса, что словет Мокрого, той церкви у дьяка Михайла Тимофеева… в углу» за копейку в неделю. Зарабатывая на жизнь прядением «льняных петинок на продажу», она каждый день приносила мужу вещи и еду. Как обычно, 14 января женщина пришла к «трубке» Большого острога и подала супругу серый кафтан, а тот подал ей бычий пузырь и 24 копейки, «повелев» на эти деньги купить выпивки. Катерина отправилась на Каменный мост, где купила четверть ведра вина и перелила его в кувшин. Дома, «взяв воронку, чтоб того вина никто не видал, вышла в нужник и то вино из кувшина перелила в показанной пузырь». Обернув пузырь платком, женщина принесла его к острогу и хотела передать мужу через «трубку». «И в то время, усмотря ее караульный капрал… с тем вином поймав ее, Катерину, привел к стоящему на карауле у Сыскного приказа офицеру», — закончила свой невеселый рассказ жена сидельца.