Читать книгу "Его звали Бой - Кристина де Ривуар"

— Пьер, ты что, хочешь, чтобы я глупостей наговорила?

— С Сюзон будьте осторожны, — сказала Иветта, — ей лучше лишнего не наливать.

— Ты за себя говори, бочка бездонная!

— И не стыдно вам ругаться при всем честном народе? — улыбнулась Мария Сантюк.

Перед цыпленком по-баскски была еще Элизина пипрада. Элиза принесла ее в большом глубоком блюде, которое держала, как Святые Дары. Аромат был такой, что до сих пор, как вспомню, слюнки текут, я так люблю запах поджаренного окорока! А сверху — взбитые яйца, розовато-зеленые из-за томатов и перчиков.

— Накладывайте себе, накладывайте, мадам Мария.

Мария положила. Не много и не мало, она не ошибается в количестве. Меня угостил Пьер, а Иветту — Мигель, и она закричала:

— Ты что, ты что?! Это же безумно много, мне в жизни столько не съесть!

— Тебе надо поправляться, Иветта, — сказал толстяк Мигель.

— Вот, слышала, что люди говорят! — подхватила я. — Поправляйся, Иветточка-на-веточке!

— Может, Мигель передаст ей чуток своего жирку? — сказала мадам Аррамбюрю, явная любительница подковырнуть.

— Я так считаю, что Иветта очень хороша такой, какая она есть, — сказал мсье Аррамбюрю, мужчина галантный, правда, берет свой, садясь за стол, он так и не снял.

— И Мигелю нет нужды меняться, — сказала Мария Сантюк.

— Спасибо, мадам Мария!

Как я люблю благодушное настроение и такой вот обмен любезностями! И еще шутки безобидные. Первой покончила с едой бабушка и тут же стала накладывать себе добавки. Мадам Аррамбюрю ее урезонивала:

— Амачи, смотри, тебе будет плохо!

А та в ответ ей скрипучим, что твоя кофемолка, голосом:

— Глупая ты, дочка, мне никогда не бывает плохо. Последний раз я болела в 1862 году, крупом. И с тех пор — ничего.

— А как ваше здоровье, мадам Мария?

— Не жалуюсь.

— Если не считать больных ног, — сказала я.

— У вас ноги болят, мадам Мария?

— Варикозное расширение вен. Это у нас в роду.

— И стоять у плиты часами приходится, от этого лучше не становится.

— Да, у плиты, конечно! Но это пройдет.

— Или не пройдет. Остается делать вид, что пройдет, — заметила я.

— Сюзон, не вмешивайся не в свои дела!

— Вам добавить пипрады, мадам Мария?

— Не откажусь, она восхитительна. Браво, Элиза!

— От вас это слышать особенно лестно, мадам Мария. Говорят, вы делаете рагу из телятины под белым соусом, как никто.

— И не только рагу, — сказала я, — еще острый соус, требуху ягненка, заячье рагу, запеканки, тушеное мясо…

— И плоские сосиски, и сосиски свиные, — продолжила Иветта.

— И блины, и суфле, и ананасовый торт, — добавила я.

— Сюзон и Иветта, в следующий раз я отрежу вам язык!

— Тогда они не смогут есть, — сказала мадам Аррамбюрю. — Так что вы, значит, великий кулинар, мадам Мария?

— Вашим хозяевам повезло, — сказала Элиза.

Мария Сантюк выпрямилась и положила руку на брошь, возле шеи.

— Это мне повезло, — сказала она, — у меня добрые хозяева.

— Я не совсем в этом уверена, — сказала Элиза. — А больные ноги — разве это ни о чем не говорит?

— Это у нас в роду, — ответила Мария Сантюк, — я уже говорила, это наследственное. И у матери моей была такая болезнь, и у тетки, и у бабушки.

— А стоять у плиты? По-вашему, это полезно для ног? Хозяева не подумали дать вам другую работу, не у плиты.

— Прошу вас, Элиза, поговорим о чем-нибудь другом!

В желтом глазу Элизы, мне показалось, блеснул странный огонек. В карем глазу — тоже, только не такой яркий. Ей не нравится, когда возражают, подумала я. Если бы перед ней была не Мария Сантюк, с ее спокойствием и чувством собственного достоинства, она бы выдала нам по первое число. Она из тех, кто готов перевернуть мир. Мария Сантюк совсем другая. А я предпочитаю ворчать, но мир не перевертывать. Наступила короткая пауза, и тут:

— Давай, Элиза, тащи цыпленка! — сказал Пьер.

Элиза ушла на кухню и вернулась с цыпленком, что я говорю — с цыпленком? — с тремя цыплятами. А вкус у них… опять перчики, томаты и грибы, я обожаю грибы. Все ели и подкладывали добавки. Я взяла шейку и зоб — любимые мои части цыпленка. А на добавку — мясо между бедрышками. Пьер налил домашнего вина. С разных сторон слышались похвалы, веселье разлилось по всем головам, Мигель запел первый куплет: «Мы думаем любить всегда, но любим только раз, любовью ранена душа», — и так далее. Все, кто знал продолжение песни, подхватили и пели вместе с ним. Но скоро семейство Аррамбюрю перешло на язык басков, они стали петь в два голоса, потом в три и хором. «Агур, агур», а затем шли слова, которые мы, жители Ланд, не понимали. И бабушка пела вместе со всеми, вовсю работая языком за парой уцелевших зубов. И Ноэми, и Майте тоже пели. Элиза поднесла руку к горлу, словно помогая песне вырваться на простор. Говорила она низким голосом, а пела высоким-высоким, легким сопрано, как сказала бы сестра Мари-Серафина. И мне подумалось, что у нее не только глаза разные, но и голоса тоже. Да, эта Элиза — особа, заслуживающая внимания. Волнистые волосы, красивые руки и под цветастым платьем — все что надо; ухажеров у нее, небось, хватает. Когда захочет выйти замуж, выбор у нее будет большой. После цыпленка подали салат прямо с огорода, свежий, язык проглотишь, и десерт — торт по-баскски. Его приготовила мадам Аррамбюрю. Петь перестали, чтобы похвалить хозяйку и поблагодарить ее. В сладком мама разбирается лучше меня, сказала Элиза, а я подумала: вот уж что правда, то правда.

После кофе Пьер попросил нас спеть что-нибудь на языке жителей Ланд. Мария Сантюк, Иветта и я не заставили себя долго упрашивать и спели «Прощай, веселый карнавал!» и «Пейрутун сен ба ле кассе». С каким удовольствием пела Мария Сантюк! Она сняла шляпу с левкоями, и я подумала о ее молодости. О тех временах, когда она ходила на свадьбы в Собиньяке в платье, купленном Дауной. Какое это было платье? Шло ли оно Марии Сантюк? Подчеркивало ли ее стройную фигуру и красивые плечи? Какого цвета оно было? Веселенького? Строгого? Боюсь, строгое. И рукава до запястья, и глухой вырез. Скромное, как все в ту пору. И когда она возвращалась в дом, не поздно, конечно, Дауна была настороже. Поджидала. «Ну как, Мария, тебя нашли красивой?» — «Мне этого не говорили». — «Но ты веселилась?» — «О, не говорите!» — «За тобой ухаживали?» — «Зачем это?» — «Тебе предлагали руку и сердце?» — «Все знают, что замуж я не пойду». — «Тем лучше, без мужа жить будет спокойнее!» Спокойнее. Кто хочет быть спокойным? Если бы Мария сказала, что ей надоело быть спокойной, какую рожу скорчила бы Дауна? Да, интересно. Сегодня она с таким удовольствием пела, Мария Сантюк! Глаза блестели, шиньон слегка съехал набок, просто загляденье. Перед тем как подали ликеры, Пьер сказал: