Читать книгу "Степной волк. Нарцисс и Златоуст - Герман Гессе"

— Ничего страшного, — медленно проговорил Златоуст. — Я увидел там только то, что предстоит мне и тебе и нам всем, даже если мы и не заразимся чумой.

Отправившись дальше, они повсюду натыкались на Черную Смерть, правившую бал в этих краях. В иные деревни их не пускали, в других же они могли беспрепятственно ходить по улицам. Многие дворы опустели, многие непогребенные трупы разлагались в поле или в домах. В хлевах мычали недоеные или некормленые коровы, одичавшая скотина бегала по полям. Им случалось подоить и накормить не одну корову или козу, забить и зажарить на опушке не одного козленка или поросенка, выпить немало вина и сидра из оставшихся без хозяев погребов. Они жили сытой жизнью, в полном достатке. Но она была им по вкусу только наполовину. Роберт жил в неизбывном страхе перед чумой, и при виде трупов его тошнило, нередко от страха он совсем терял голову; ему все казалось, что он заразился, он подолгу держал голову и руки в дыму дорожного костра (это считалось целительным), он даже во сне ощупывал себя в поисках шишек на ногах, руках или под мышками.

Златоуст часто ругал его, часто подтрунивал над ним. Он не разделял ни его страха, ни его отвращения; сосредоточенно и мрачно брел он по мертвой земле, необоримо влекомый видом великого умирания, с великой осенью в душе и с сердцем, тяжелым от песни разящей косы. Иногда ему опять являлся образ вечной Матери, огромное бледное лицо с глазами медузы, с грустной улыбкой, полной страдания и смерти.

Однажды они подошли к маленькому городку; он был основательно укреплен, от ворот домов вдоль всей крепостной стены шел ход, но ни наверху, ни в открытых воротах не было часовых. Роберт не решался войти в город и заклинал товарища не делать этого. Но тут они услышали колокольный звон, из ворот вышел священник, держа в руках крест, за ним ехали три повозки, две запряженные лошадьми и одна парой быков, и повозки были доверху нагружены трупами. Несколько батраков в необычных плащах, спрятав лица в капюшоны, бежали рядом и подгоняли животных.

Побледнев, Роберт куда-то пропал, а Златоуст пошел на некотором расстоянии за повозками с мертвецами. Процессия продвинулась на несколько сотен шагов, но не к кладбищу, а к вырытой посреди опустевшего луга яме, глубиной всего в три штыка, но просторной, размером с целый зал. Златоуст стоял и смотрел, как батраки жердями и баграми стаскивали трупы с повозок и один за другим бросали в огромную яму, как священник, что-то бормоча, помахал над ней крестом и убрался восвояси, как батраки разожгли со всех сторон неглубокой ямы большие костры и молча заторопились в город, даже и не подумав засыпать могилу. Он заглянул в нее, там лежало пятьдесят или более трупов, сваленных друг на друга, многие были голыми. Там и сям из кучи жалостливо торчала окоченевшая рука или нога, ветер чуть-чуть шевелил рубаху.

Когда он вернулся, Роберт чуть ли не на коленях умолял его как можно скорее идти дальше. У него были основания для мольбы, в отсутствующем взгляде Златоуста он увидел эту хорошо знакомую ему сосредоточенность и неподвижность, эту страсть к ужасному, это зловещее любопытство. Ему не удалось удержать друга. Златоуст отправился в город один.

Он вошел в неохраняемые ворота и, слыша, как гулко стучат по мостовой его собственные шаги, припомнил многие городки и многие ворота, в которые он вот так же входил, и ему вспомнились крики детей, игры мальчишек, перебранка женщин, стук кузнечного молота по звонкой наковальне, грохот повозок и многие другие звуки, встречавшие его, нежные и грубые, сплетавшиеся в разноголосую сеть, которая говорила о многообразии человеческого труда, радостей, занятий и общения. Здесь же, в этих пустых воротах, на этих безлюдных улочках ничего не было слышно, ни смеха, ни криков, все застыло в молчании смерти, и на этом фоне мелодичное журчание бегущей из источника воды казалось слишком громким и шумным. В открытом окне среди своих караваев и булок стоял булочник; Златоуст показал ему на булку, и булочник осторожно протянул ему ее на пекарской лопате, выждал, не положит ли Златоуст на лопату деньги, и сердито, но без ругани, закрыл окно, когда странник, так и не заплатив, откусил от булки и пошел дальше. Перед окнами красивого дома стояли в ряд глиняные горшки, в которых обычно сажали цветы, теперь же над их выщербленными краями свисали засохшие листья. Из другого дома донеслись голоса всхлипывающих и жалобно причитающих детей. Но в следующем переулке Златоуст увидел стоявшую у окна красивую девушку, которая расчесывала волосы; он смотрел на нее до тех пор, пока она не почувствовала его взгляда и не взглянула в ответ, покраснев; она оглядела его, а когда он дружелюбно улыбнулся, на ее порозовевшем лице появилась слабая улыбка.

— Скоро причешешься? — крикнул он.

Улыбаясь, она высунулась из окна.

— Еще не заболела? — спросил он, и она покачала головой. — Тогда пошли со мной, бросай этот город мертвецов, пойдем в лес и заживем там славной жизнью.

Она вопросительно округлила глаза.

— Не раздумывай долго, я говорю серьезно, — крикнул Златоуст. — Ты живешь с отцом и матерью или служишь у чужих людей? Ах так, у чужих. Тогда пойдем, дитя мое, пусть старики умирают, а мы молоды, здоровы и хотим еще немного пожить. Пойдем, шатеночка, я не шучу.

Она удивленно и испытующе посмотрела на него, заколебалась. Он неторопливо побрел дальше, миновал одну безлюдную улицу, потом еще одну и медленно вернулся назад. Девушка все еще стояла, наклонившись у окна, и обрадовалась его возвращению. Она кивнула ему, он не торопясь пошел дальше, вскоре она отправилась за ним следом и у самых ворот догнала его, в руке небольшой узелок, на голову наброшен красный платок.

— Как хоть зовут тебя? — спросил он.

— Лене. Я иду с тобой. Ах, здесь, в городе, так плохо, все умирают. Прочь, прочь отсюда!

Недалеко от ворот сидел на корточках расстроенный Роберт. Когда подошел Златоуст, он вскочил и, увидев девушку, вытаращил глаза. На этот раз он сдался не сразу, он причитал и устраивал сцены. Это же просто безумие — притащить из этой проклятой зачумленной дыры какую-то девицу и рассчитывать, что он будет терпеть ее общество, зачем же искушать Господа Бога, он отказывается идти с ними дальше, его терпение кончилось.

Златоуст позволил ему ругаться и скулить, пока он не утихомирился.

— Так, — сказал он, — ты достаточно долго потчевал нас своими песнями. А теперь пойдем с нами и радуйся, что у нас такая славная компания. Ее зовут Лене, она останется со мной. А сейчас я хочу порадовать тебя, Роберт, слушай: какое-то время мы поживем спокойной, здоровой жизнью, обходя чуму стороной. Мы подыщем себе пустую хижину в красивой местности или сами построим себе жилище, мы будем в нем с Лене хозяином и хозяйкой, а ты будешь жить с нами в качестве нашего друга. Поживем немного в дружбе и согласии. Ты не против?

О нет, Роберт не имел ничего против. Лишь бы от него не требовали подавать Лене руку или дотрагиваться до ее одежды.

— Этого от тебя никто и не требует, — сказал Златоуст. — Более того, тебе строжайше запрещено даже пальцем касаться Лене. Избави тебя Бог от этого!