Читать книгу "Азиатская модель управления. Удачи и провалы самого динамичного региона в мире - Джо Стадвелл"

Впрочем, ситуация не выходила из-под контроля до самого 1993 г., когда МВФ и его ратующие за свободный рынок экономисты смогли уговорить правительство Ким Ён Сама снять контроль над движением капитала и дерегулировать краткосрочные займы за рубежом. Именно это привело к потоку краткосрочных внешних долгов, наводнивших Южную Корею между 1994 и 1997 гг. В целом и в противоположность принятому убеждению объем внешнего долга в Южной Корее был в преддверии финансового кризиса не особенно велик, составляя относительно валового национального дохода менее половины от своих взлетов в 1970-х и 1980-х гг.{421} Но когда в 1997 г. из Юго-Восточной Азии пришла волна паники и кредиторы потребовали незамедлительно погасить краткосрочные займы, дефицит ликвидности оказался достаточным, чтобы спровоцировать в Южной Корее серьезный кризис.

Вопреки этому, то обстоятельство, что лишь относительно малая доля кредитов в Южной Корее была перенаправлена в непроизводительную деятельность, например в недвижимость, позволило стране уже в 1999 г. быстро восстановиться. Как и в случае с предшествующими кризисами, правительство организовало слияния и обмен бизнес-единицами между чеболями, с тем чтобы вычистить неэффективно работающие дочерние компании. Именно в результате этой сортировки Чон Чжу Ён со своей Hyundai получил контроль над Kia и, как следствие, полное доминирование в автомобильной отрасли{422}.

В отличие от предыдущих кризисов, на этот раз южнокорейское правительство прислушалось к советам МВФ касательно структурных изменений финансовой системы. В итоге страна приобрела наиболее «ортодоксальную» финансовую систему в Северо-Восточной Азии с независимым Центральным банком, полностью независимыми коммерческими банками, крупными банками, контролируемыми иностранцами, и существенно расширенными правами независимых инвесторов на фондовом и других рынках. Несмотря на то что в начале 2000-х гг. финансовый сектор расшатал возросший потребительский долг, дерегулированная система до сих пор не породила ни одного кризиса. Однако еще предстоит в точности рассмотреть, насколько своевременным был переход Южной Кореи к англосаксонской финансовой системе.

Кроткие тайваньцы не наследуют землю

[5]

Среди общей для стран Северо-Восточной Азии модели с контролем над движением капитала, государственным управлением банками и экспортной дисциплиной Тайвань выбрал самый консервативный подход к финансовому менеджменту, обеспечивающий заемщикам приемлемые кредитные риски.

По сравнению с Южной Кореей, здесь были более высокие процентные ставки и нормы сбережения{423}, а потому и больше внутреннего капитала для инвестиций при меньшей нужде в иностранных займах, ниже уровень инфляции, намного меньше безнадежных кредитов и ничего похожего на повторяющиеся кризисы – банковские и платежных балансов. Азиатский финансовый кризис обошел Тайвань стороной. Тем не менее страна утратила державшийся с 1990-х гг. свой значительный отрыв от Южной Кореи по ВВП на душу населения и в 2010 г. отставала от нее уже на $ 2000{424}.

Причина в том, что финансирование развития, благоразумно или, как в Южной Корее, неблагоразумно осуществленное, хорошо лишь настолько, насколько хороша политическая концепция, на основе которой оно функционирует. Тайвань преуспел в аграрном секторе, поскольку учреждения, ответственные за кредитование аграрного сектора, эффективно поддерживали семейные фермерские хозяйства. Однако в индустрии тайваньское правительство не смогло ни навязать экспортную дисциплину крупным фирмам, ни поддержать мелких производителей, с тем чтобы они выросли, так же эффективно, как это сделали в послевоенное время Южная Корея и Япония. Вместо этого в манере, более напоминающей Германию середины XIX в. или же Японию перед началом Второй мировой войны, островное государство возложило большую часть экспорта на мелкие фирмы. Крупные неэкспортирующие предприятия, которые поставляли сырье или полуфабрикаты, также могли выжимать из мелких фирм средства, что подрывало возможности последних как для технологического обновления, так и для наращивания капитала{425}.

В результате средний тайваньский производитель так и оставался поставщиком для более могущественных транснациональных корпораций. Такая ситуация была связана с решимостью Гоминьдана сохранить весь крупный бизнес во владении государства. Словом, проблема Тайваня заключалась в том, что финансовая политика, которую он принял, активировала далекую от оптимальной промышленную политику.

Гоминьдановцы национализировали крупные тайваньские банки еще задолго до того, как им пришлось бежать на остров под занавес гражданской войны в Китае в 1949 г. Согласно принятому ими закону о чрезвычайном положении, нарушение государственного контроля над движением капитала (произвольно определенное как «подрыв денежного рынка») каралось смертью. Однако Гоминьдан никогда не использовал контроль над финансовой системой для выстраивания своей промышленной политики в угоду крупным компаниям. Кредитование было малораспространенным и краткосрочным. Для сравнения: по данным Чон Ён Ву, в 1983 г. 400 южнокорейских компаний из 137 чеболей потребляли 70 % всех банковских кредитов страны, в то время как 333 ведущим тайваньским компаниям доставалось только 30 % аналогичных кредитов{426}.