Читать книгу "Ведьмин век - Марина и Сергей Дяченко"

Ему вдруг смертельно захотелось спать.

Он представил себе, как, пережив в щели отдаленный удар и сотрясение земли, выбирается потом из своего убежища. Стряхивает пепел…

— Холодно, — сказал он шепотом.

Картина повторилась снова, замедленно, в деталях: отрывается железная дверца… Шелестят комья земли, принесенные ветром… Рассветное небо, мир, свободный от ведьм, от матери-ведьмы…

…Как все-таки Атрик Оль сумел справиться, у него ведь не было ядерных ракет в шахтах, как он ухитрился, как…

Клав, жалобно сказала Дюнка. Клав, у тебя болит… кажется, это сердце, Клав.

Мне скоро сорок пять, сказал он мрачно. Чему ты удивляешься, Дюн. Тем более, что оно болело и раньше.

Может быть, это обидно, но Инквизиция в нашем мире — не самая сильная сила, Клав, сказал господин герцог. Как-никак, со времен Атрика Оля прошло четыреста лет…

Да, это обидно. Он всегда считал себя сильнейшим из инквизиторов — да так оно и было. Он уступал кому-то в умении плести интриги, кому-то — в таланте администратора… Зато силой он не уступал никому, это понимали и Фома из Альтицы, и Танас из Ридны, и герцог это понимал тоже… Клавдий Старж мечтал сравняться в доблести со славным Атриком Олем — а вместо этого давит на кнопки, будто трусливый и бессердечный политик, и наносит удар чужими руками, и какой удар, грязный, подлый, бесчеловечный…

А все потому, что упустил свой шанс. Не зарезал рыжую девочку серебряным кинжалом. Не заточил ее в подземелье, позволил пойти своим путем, позволил инициироваться, все, что он сделает сейчас, есть исправление его же ошибки…

И, уже не колеблясь, он приложил большой палец к пластинке сенсора. Долгую секунду ничего не происходило, и волосы на его макушке готовы были подняться дыбом, когда, наконец, на прямоугольном экране мигнула скупая надпись: код…

Луна не понимала, что происходит. Луна таращилась все так же сумрачно и злобно. Луна испугается потом, после.

Он набрал код. Он получил допуск и, тщательно сверяясь с картой, ввел координаты села Подральцы.

А потом, сверяясь уже с циферблатом, ввел время, благоразумно оставив до предполагаемого удара длинный час. Шестьдесят минут.

А потом долго и тупо смотрел на мигающую красным надпись, сигнал о том, что приказ будет принят к исполнению после повторной идентификации через сенсор и нажатия красной кнопки.

Но красную кнопку нажимать не стал, а вместо этого аккуратно вложил коробочку во внутренний карман, завел машину и тихонько, очень медленно двинулся вперед — туда, откуда исходило дыхание Матки. В сторону села Подральцы.

* * *

В преддверии полуночи шествие достигло своего величественного пика. Небо, обернувшееся барабаном, гремело, и каждый торжественный удар оборачивался взмахом темно-красной лоснящейся ткани; на пути у Ивги обнаружилась низина, круглая выемка с мягкими травянистыми склонами, с жестким асфальтированным дном, с исполинским зданием в центре. На здании была темная стеклянная крыша, а неподалеку полыхал костер из сложенных, будто дрова, автомобилей. В страшном желтом свете метались, скользили по кругу, вертелись, будто увлекаемые водоворотом, свободные обезумевшие лошади.

Ритм замедлился; Ивга остановилась.

Глухое ржание. Сбивчивый топот копыт, еле слышный, отдаленный, летящие комья земли, отсвет пожарища; Ивга прикрыла глаза. Кони исполняли величавый танец. Парадный проход, развевающиеся гривы, мокрые спины, выкаченные глаза…

Ивга ступила вперед, позволяя воронке увлечь и себя тоже. Захватить, понести по спирали, к центру, к оси, к столбу смерча, вертящего ленты неугасающего костра. Играющего там, в вышине, среди звезд, забавляющегося ворохом железного лома и троицей легковых машин, избегших костра, снесенных с асфальтовой стоянки…

Кони кружились все медленнее, некоторые уже просто брели, понурив головы, опустив до земли светлые гривы; Ивга остро, почти болезненно ощутила, что ее новое тело уже здесь.

— Матерь! Заново рожденная мать!..

Море нежности. Море горящих глаз. Море прикосновений, то легких и еле заметных, то болезненно-сильных, но одинаково сладостных, горячих, искренних; праздник обретенного смысла.

Ивга содрогнулась.

Смерч, вовлекший ее в воронку, теперь покорился ей. Слился с ней, втянул ее в себя, встал у нее над головой, и, запрокинув лицо, она видела сквозь вертящуюся полую трубу — звезды…

Любовь исходила от нее, как исходит от летней речной поверхности утренний пар. Как исходит запах от разгоряченного человеческого тела. Как исходит свет от луны. Сама собой, естественно и просто, сама собой.

Она не различала их лиц. Они все одинаково принадлежали ей, ее дети и частички ее сущности, клетки ее нового тела, пальцы, волосы, глаза. Она с удивлением ощущала, как оживает; чувство было таким острым, что она не выдержала и позволила себе на минуту выскользнуть обратно, в оболочку рыжеволосой девушки, в глазах которой дважды отражался диск луны.

Она миновала распахнувшиеся перед ней стеклянные створки, ощутила на лице дуновение огромного кондиционера, усмехнулась и пожала плечом.

Темнота лопнула. Здание осветилось, целиком, до самого стеклянного купола, до самого дальнего закоулка, здание утонуло в веселом электрическом свете, самоуверенном свете вечного дня, понятия не имеющем о желтой луне, свечах и чадящих факелах. Очнулись и загудели, поползли вверх и вниз резиновые лестницы, взметнулись крылья вентиляторов, загорелись мелкие синеватые экраны, наставленные тут и там, и в ближайшем из них Ивга увидела маленькую-себя, с неподвижным белым лицом, горящими глазами и шаром огненных волос, среди которых нет-нет да и вспыхивала миниатюрная коленчатая молния.

Ивга засмеялась. Картинки накладывались; рыжеволосая девушка явилась непрошеной хозяйкой в покинутый людьми супермаркет. А она-настоящая, чье тело сейчас формируется в воронке посреди степи, в рамке из обезумевших лошадей — она явилась непрошеной хозяйкой в этот большой мир…

Хотя, как она теперь знает, не так-то он и велик.

Она шла среди прилавков и стеллажей, среди пестрого разнообразия тряпок и динамиков, кукол, кожи, хрома и никеля, фарфора, зеркал, ярких коробок и живых цветов; на двуспальной кровати, пахнущей льном и лаком, лежали, раскинувшись, вольготно сплетя страницы, бесстыдный порнографический журнал и прекрасно изданный анатомический атлас. На дне надувного детского бассейна стояла, соприкасаясь головами, пара темно-красных рыбок-меченосцев; Ивга шла, и вместе с ней двигался центр огромного круговорота, смерча, вращавшего лошадей по внешнему кругу воронки. Над ее головой стоял темный столб, вытягивающий вверх языки огненных прядей; время от времени смерч захватывал что придется, срывал со сверкающих полок, по спирали увлекал свою игрушку вверх, пробивая прозрачный свод, обрушивая на бегущие в панике эскалаторы мелкие стеклянные осколки и отблески света луны. Те, что были ее детьми, повиновались смерчу тоже — их неудержимо влекло к ней, тянуло, к центру, к черному столбу смерча, частью которого она теперь была; они двигались, как лошади на краю воронки — по кругу, по спирали, завороженные, ежесекундно приближающиеся к обретению смысла, к самому ценному в мире, к единственному, что имеет ценность — к матери…