Читать книгу "Дзержинский. Любовь и революция - Сильвия Фролов"

О чем шла речь в распоряжении? В соответствии с Рижским договором обе стороны, польская и российская, обязались на взаимной основе репатриировать военнопленных, репатриантов и интернированных лиц. Российская сторона всячески затрудняла выполнение этих договоренностей. До мая 1921 года из Польши было передано 24 тысячи пленных, а в другую сторону только 12,5 тысяч. Поэтому поляки приостановили отправку очередных репатриационных транспортов в Россию, вынуждая тем самым большевиков к возобновлению сотрудничества. Вопрос с пленными был решен до октября. Репатриация же поляков – гражданских лиц тянулась еще более трех лет. Большевики опасались агентурной угрозы, Они были уверены, что источником угрозы являются, прежде всего, репатриационные центры. Они также осознавали, что акция по репатриации в таких широких масштабах позволит выехать гражданам непольского происхождения, главным образом украинцам и белорусам. Именно об этом шла речь в распоряжении, разосланном председателям ЧК, ответственным за территории с большим скоплением польского населения. «Ликвидация поляков, российских и украинских подданных» действительно могла означать желание расстрелять поляков, находящихся в тюрьмах ЧК. Только было ли оно исполнено? Если бы в период 115 апреля 1921 года была устроена резня поляков в советских тюрьмах, это наверняка не ускользнуло бы от внимания историков, тем более, что многие поляки вернулись из России и ни о чем таком не свидетельствуют. Действия Дзержинского в этом деле достойны осуждения. Но делать из него убийцу, который истреблял поляков за 20 лет до Катыни, как утверждает Латышев – это уж, право, чересчур, а утверждения, что он был убийцей уже в дореволюционное время – и такие имеются в тексте – вызывают сомнения в пригодности Латышева как историка.

379 За Анатолием Латышевым: Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории, комплект 76, инвентарный 4.

380 Anatolij Latyszew; цит. соч.

381 Сын Лаврентия Берии Серго пишет в воспоминаниях, что отец очень не любил Феликса. Почему? Потому что он слышал от Сталина, что это садист испытывающий удовольствие от применяемых на допросах пыток. А правда такова, что Берия был с Дзержинским не в ладах. В ряды кавказской ЧК он вступил в 1921 году. Быстро вырос и стал начальником азербайджанского отделения. Он злоупотреблял властью настолько явно, что Дзержинский приказал его арестовать. Спасло Берию заступничество Сталина и Орджоникидзе. Он сам отличался садистскими наклонностями. Один из подчиненных характеризовал его как человека, который, не моргнув глазом, мог убить лучшего друга, если бы тот сказал о нем что-нибудь плохое. Если бы не эти специфические черты личности, Сталин не назначил бы его начальником НКВД в горячем 1938 году. В момент агонии генералиссимуса «он дал волю своей ненависти к Сталину, но когда пациент открыл глаза, он пришел в ужас, пал на колени и поцеловал ему руку, как визирь у ложа султана» – так описывали свидетели эту сцену (Simon Sebag Montefiore, Stalin. Dwor czerwonego earn, Magnum, Warszawa 2009). Можно ли верить такому человеку в его суждениях о Дзержинском?

382 Leonid Mleczin, цит. соч.

383 Witalij Szentalinski, Wskrzeszone slow о. Z „archiwow literackich” KGB, Czytelnik, Warszawa 1996.

384 Andrzej Witkowicz, Wokół terroru bialego i czerwonego 1917–1923, Książka i Prasa, Warszawa 2008.

385 Roj Miedwiediew, Pod osqd historii, Bellona, Warszawa 1990.

386 Там же.

387 Большевистский идеолог Николай Бухарин перед арестом в 1938 году продиктовал жене письмо-завещание, в котором протестовал против сталинского террора: «Ухожу из жизни, опустив голову перед пролетарской секирой, которая должна быть беспощадной и целеустремленной. (…) Нет Дзержинского, постепенно ушли в прошлое замечательные традиции ЧК…». Орландо Файджес в книге Шепчущие приводит содержание разговора, который состоялся во времена необузданной коррупции и карьеризма в службах безопасности: «Если бы Феликс Эдмундович сегодня был жив, он приказал

бы нас расстрелять за то, как мы работаем». Это были слова сотрудника НКВД Михаила Шрейдера, сказанные Станиславу Реденсу, поляку, секретарю Дзержинского и зятю жены Сталина (Orlando Figes, Szepty. Zycie w stalinowskiej Rosji, Magnum, Warszawa 2007).

388 Dawid Jakubowski, Artur Artuzow (Frauczi) (1891-1937j, http://lewica.pl/blog/jakubowski/ 19991.

389 Na granicy epok. Wspomnienia о udziale Polakow w Rewolucji Pazdziernikowej i wojnie domowej w Rosji 1917–1921, Książka i Wiedza, Warszawa 1967.

390 Цитаты no: Witalij Szentalinski, Tajemnice Lubianki. Z,archiwow literackich” KGB, czesc II, Czytelnik, Warszawa 1997.

391 Hannah Arendt, Eichmann w Jerozolimie, Znak, Kraków 1987.

392 Na granicy epok…, цит. соч.

393 Jorg Baberowski, Czerwony terror, PWN, Warszawa 2009.

394 Jerzy Ochmahski, цит. соч.

395 Feliks Dzierżyński, Listy do siostry Aldony poprzedzone wspo-mnieniami Aldony Kojałłowicz oraz Stanislawy i Ignacego Dzierżyńskich, Książka i Wiedza, Warszawa 1951.

XX. А Ясик смеялся до упаду. Муж и отец.

396 Towarzysz Józef. Wspomnienia о Feliksie Dzierżyńskim, Książka i Wiedza, Warszawa 1977.

397 Цитата no: Zofia Dzierzyhska, Lata wielkich bojow, Książka i Wiedza, Warszawa 1969.

398 Leonid Mleczin, Ojcowie terroru. Dzierżyńnski. Mienzynski. Jagoda, Wydawnictwo Adamski i Bielihski, Warszawa 2003.

399 Zofia Dzierzyhska, цит. соч. Софья и Ясик вышли с ним, так как хотели осмотреть окрестности. Через Троицкие ворота и Александровский сад они попали на Красную площадь, а оттуда на площадь Революции, где как раз проходили обучение отрядов Красной Армии. Здесь они попрощались. Феликс пошел на Лубянку, а они хотели еще погулять. «Из-за отсутствия товаров почти все магазины были закрыты, витрины заколочены досками, – пишет Софья в книге В годы великих боев. – Через стекло между досками было видно, как там бегают крысы. На улицах вдоль домов тянулись обледеневшие сугробы. Даже в Кремле снежные завалы были такими высокими, что закрывали весь первый этаж (…). Движения транспорта почти совсем не было, только редко проезжали переполненные трамваи». Везде царили голод и нищета – на карточки выдавали всего по сто граммов ржаного хлеба, иногда с примесью измельченной соломы. «В государственных учреждениях для сотрудников были организованы столовые, но обеды были очень скудные. О мясе не могло быть и речи. В кремлевской столовой, которая снабжалась сравнительно хорошо, на обед давали преимущественно пшенную кашу. В комиссариате просвещения [куда Софья устроится на работу] кормили в основном кислыми щами с сушеной уклейкой».