Читать книгу "Глобальные элиты в схватке с Россией - Александр Проханов"

В рамках европейской цивилизации изменения в производительных силах получили название производственных революций. Первая такая революция конца XVIII – начала XIX веков характеризовалась переходом от сельского хозяйства к промышленности, как ведущей отрасли экономики. Она была эпохой паровых двигателей, фабрик, первых паровозов и пароходов, массовых изданий газет, сукна и чугуна. В ходе Первой производственной революции окончательно сформировался современный тип государства. На смену аристократии пришла буржуазия, как господствующий класс. Собственники вещных средств производства стали ядерной группой формирующейся капиталистической элиты.

В конце XIX – начале XX века произошла Вторая производственная революция. На место угля пришла нефть. Паровые двигатели сменились двигателями внутреннего сгорания. Простые, достаточно примитивные станки были заменены механизированным оборудованием. Появились конвейерные линии. Мелкосерийная фабрика уступила место массовому производству на заводах. В конкуренцию с газетами вступили телеграф, телефон и радио. Наступила эпоха всеобщего избирательного права и так называемой буржуазной демократии. Внутри элиты торгово-ростовщическо-мануфактурную буржуазию решительно сместил с пьедестала промышленный капитал. Тогда же начали набирать силу банки современного типа и иные финансовые институты, чьи собственники позднее, в конце XX века окончательно подчинили себе промышленников.

На наших глазах происходит Третья производственная революция. Правда, недавно, на ежегодном Давосском форуме его организаторы провозгласили пришествие Четвертой революции. Третью они отнесли к 90-м годам прошлого века и к интернет-экономике. Однако представляется, что в данном случае, сознательно или бессознательно, интеллектуальная обслуга сильных мира сего «навела тень на плетень». Интернет действительно изменил жизнь людей и средства коммуникации. Однако за последние 25 лет никаких кардинальных сдвигов в энергетике, новых материалах, технологиях производства, типах социальной организации не произошло.

Например, один из наиболее известных инвесторов и венчурных предпринимателей Питер Тиль в 2015 году написал статью, побившую все рекорды цитирования. Её название – «25 потерянных лет». Суть статьи в том, что, начиная с 90-х годов промышленностью и другими сферами экономики и человеческой жизни вообще отторгались любые нововведения, кроме информационно-коммуникационных технологий. В ходе состоявшегося обсуждения статьи многие специалисты в различных странах мира не при помощи оценочных суждений, а исходя из обобщения огромного фактического материала, убедительно доказали, что П. Тиль прав, и по многим технологическим направлениям последние 25 лет были годами регресса, а не прогресса.

Это неудивительно. Уже в последней четверти XX века стало ясно, что капитализм, как строй, тяжело и неизлечимо болен. Это дало возможность многим проницательным мыслителям поставить диагноз о близости терминального кризиса капитализма. В силу определенных исторических обстоятельств данный кризис выразился в специфической форме, а именно – в крахе СССР. Казалось бы, поражение СССР в «холодной войне» и последующее крушение державы является скорее аргументом в пользу всепобеждающего капитализма. Однако это не так. Если избавиться от идеологических клише, пропагандистских лозунгов и оценочных суждений и опираться исключительно на факты, то нельзя не признать, что СССР с первого до последнего дня своего существования входил в глобальную мирохозяйственную систему. Причем, по своему характеру эта система была капиталистической. Соответственно, крушение СССР стало не только и не столько итогом «холодной войны», сколько ранней начальной стадией терминального кризиса капитализма. В этом плане СССР являлся наиболее неорганичной, а потому и хрупкой частью глобальной мирохозяйственной системы. Её разрушением не закончился, а только начался системный кризис глобальной капиталистической системы.

В силу определенных политических целей сегодня навязывается мнение, что СССР рухнул из-за внешних причин, в результаты победы Соединенных Штатов, Великобритании и их союзников в «холодной войне». Однако хорошо известно, что любая большая сложная система – а СССР, несомненно, являлся таковой – погибает и разрушается, прежде всего, из-за внутренних причин. При этом внешние воздействия могут выступать катализаторами, дополнительными факторами, способными ускорить процесс или перевести его из управляемой трансформации в хаотическую деструкцию. Именно поэтому большой ошибкой является утверждение, что США «выиграли холодную войну».

В реальности, как сегодня становится очевидно, выигравших в «холодной войне» вообще не было, за исключением паразитической финансовой элиты, пресловутого «одного процента», который буквально на наших глазах превратился в ядерную группу элиты и подмял под себя традиционную капиталистическую элиту, связанную, прежде всего, с производительным капиталом.

После 1991 года действительно произошла конвергенция двух социально-политических систем, о которой говорили еще в середине XX века. Однако это была не чаемая положительная конвергенция, а деструктивная, объединяющая худшие черты позднего капитализма и деформированного историческими обстоятельствами советского социализма.

Но динамика производительных сил лишь отчасти связана с динамикой социума. Соответственно, она имеет собственную логику и динамику. Поэтому, несмотря на деструктивную конвергенцию, в начале десятых годов нынешнего столетия стала разворачиваться Третья производственная революция.

Ее отличительными чертами стали робототехника и 3D-печать, переход к распределенному масштабируемому производству, аддитивной организации, принципиально новым видам материалов и т. п. Эти и другие черты принципиально новой технологической платформы, базирующейся на информационных технологиях, уже в полной мере проявились в странах-лидерах Третьей производственной революции. Например, ежегодные темпы роста производственных роботов составляют от 15 % до 20 %. Если среди общего числа роботов выделить роботов и робототехнические линии, оснащенные вычислительным, или как его называет, искусственным интеллектом, то более 90 % их производства и около 60 % применения приходится на Америку.

Уже сегодня в странах-лидерах Третьей производственной революции, а это, прежде всего, США, Япония, Южная Корея, Германия и Великобритания, на 10 тыс. рабочих, занятых в промышленности, приходится от 150 до 500 роботов. Что касается России, то, по данным Центра робототехники IT кластера Сколково, за 2015 г. в стране установлено менее 1 тыс. производственных роботов, из которых более 600 – зарубежного производства. Таким образом, не будет преувеличением сказать, что по состоянию на сегодняшний день картина просто удручающая. Подобную статистику можно привести и по другим направлениям и кластерам Третьей производственной революции.

Производственные революции всегда ведут к тектоническим сдвигам в составе правящего класса и топологии элит. Периоды производственных революций сопровождаются не только сменой элит, но и их ожесточенной борьбой. Зачастую в эту борьбу втягивают и население стран-лидеров производственных революций.

Также исторические наблюдения показывают, что противоречия в стране-лидере производственной революции неизбежно экспортируются, можно сказать – выплескиваются, в мир. В результате резко возрастает уровень глобального насилия, количество и интенсивность конфликтов, выражающихся в основном в локальных, а иногда и глобальных войнах, а также гражданских вооруженных конфликтах. Нет оснований полагать, что в этот раз всё будет как-то иначе.