Читать книгу "Гангутское сражение. Морская сила - Иван Фирсов"

Отпустив с миром Мекензи, Петр ждал вестей из Ревеля.

Замысел царя удался на славу. Ранним утром 9 апреля один за другим снялись с якорей три фрегата: «Самсон», «Святой Павел», «Святой Петр» и шнява «Принцесса». За островом Нарген капитан Бредаль, как было предписано, вскрыл пакет. Указ Петра был короток: «Идти по западную сторону островов Даго и Эзель искать каперов, которые крейсируют меж этих островов и Готландом.

Поймать их и разорить. Такожде поступить и с прочими неприятельскими судами, военными и торговыми…»

— Передать по линии, — скомандовал Питер Бредаль, — фрегатам и шняве лечь в дрейф. Капитанам прибыть на «Самсон».

В полдень отряд, распустив паруса, при попутном ветре двинулся на запад. Выходя из Финского залива, фрегаты и шнява растянулись по фронту на видимости и направились к югу.

Спустя два дня в 5 милях от Виндавы на горизонте замаячил парусник.

— Барабаны наверх! — скомандовал Бред ал ь. — Пушки к бою! Флаг до места!

Спустя полчаса в подзорную трубу Бредаль определил: «Капер о шестнадцати пушках».

На первый предупредительный выстрел шведский капер ответил залпом бортовых орудий. Завязался бой, — видимо, капером командовал опытный капитан, который и не думал спускать флаг.

Канониры «Самсона» оказались более меткими, чем их соперники. У шведов появились пробоины. Капер, увертываясь от выстрелов, попытался ускользнуть. Но поздно. Со всех сторон его окружили подоспевшие фрегаты. Наконец «Единорог» — так звали шведа — спустил флаг. Вечером один из фрегатов повел его на буксире в Ревель. Остальные суда продолжали поиск и через день в 8 милях от Виндавы пленили без боя еще один 10-пушечный капер, «Эсперанс». Третий капер, «Стокгольм», захватили далеко к югу, около острова Готланд. Этот приз пришлось сжечь: на горизонте показалась шведская эскадра. Бредаль скомандовал повернуть на север…

Еще на подходе к Кроншлоту Бредаль увидел паруса кораблей, зимовавших на рейде у Котлина. Один за другим вытягивались туда из гавани два десятка линейных кораблей, десяток фрегатов — флот готовился к дальнему походу. Петр решил послать на галерах войска в Данию, чтобы высадить их на шведском берегу вместе с союзниками.

Корабельному флоту ставилась задача — прикрывать галеры и не допускать шведов к нашим берегам.

Шведы после Гангута почувствовали силу русского флота. Но надежд не оставили. Ждали случая. В конце мая наведались в Ревель тринадцать шведских вымпелов. Кораблей больших в гавани не оказалось.

Шведы намеревались отыграться за прошлогоднюю неудачу. Но врасплох русских не застали. Уже при входе батарея на мысу охладила их пыл.

Потом заговорили пушки двух бригантин. На пристань быстро выставили полковые пушки и стреляли в упор. Пришлось шведам убраться восвояси.

Ватранг отвел душу, доложил королю о больших потерях у русских. Но король теперь настороженно относился к рапортам моряков. Сенат сообщил о потере на море трех вооруженных каперов.

А царь похвалил Бредаля, расцеловал его при всех:

— Сей трофей невелик, но взят тобою в море, прежде такого не бывало. Приведи в порядок суда и отправляйся заново в море. Тереби шведов у ихних берегов.

Из Ревеля берегом прискакал курьер. В Ревеле объявились две иноземные эскадры. Адмирал Норрис — флагман английской, шаутбенахт Дефет командует голландской эскадрой. Эскадры конвоировали более сотни купеческих судов, следующих в Петербург.

— Сие похвально, — прочитав рапорт, обрадовался царь, — пускай брат Карл ведает, што нас морские державы жалуют.

В рапорте сообщалось, что вместе с эскадрами в Ревель прибыли три «покупных» корабля: 54-пушеч-ный «Лондон», 50-пушечный «Британия», 44-пушеч-ный «Ричманд».

— Молодец Салтыков, ко времени подоспел, — сказал царь Апраксину, — растет наша сила морская. В будущую кампанию возьмем брата Карла в клещи. Слухай, генерал-адмирал, мои мысли.

Перед выходом еще раз обсудили с Апраксиным план кампании.

— Ведомо тебе мое рассуждение, покуда неприятель в немецких землях, а когда и выгнан будет, чаю, конца войне не быть, море от шведов чисто не будет. Того ради лучше Карла на его берегу навестить и к миру принудить. — Петр показал по карте. — Ныне у шведа Штральзунд да Висмар. Там саксонцы и датчане норовят кус ухватить. Будя им. Я так полагаю: двинуть войска сухим путем, а полка четыре на галерах морем.

— Кто поведет галеры? — спросил Апраксин.

— Покуда с полками пойдет Змаевич до Либавы. — Петр помолчал, раскуривая трубку, и неожиданно закончил: — Опасаюсь, ежели мы промедлим, как бы кто из сильных не вмешался. Англия, да Франция давно присматриваются на наш край. Тогда принуждены будем под их дудку танцевать.

Не отпуская Апраксина, царь, нахмурившись, протянул ему письмо:

— С почтою получил ведомость от Салтыкова, надоел он мне с этими женками. Почитай.

«От офицерских жен, — читал Апраксин вполголоса, — житья нет, не могу от них никуда скрыться; приходя чинят великий крик и великое бесчестье… Ныне их родственники, жены ищут на мне, что оных не выручаю и денег также им не посылаю, — и от такого страха я скрываюсь и не могу выходить со двора, понеже хотят засадить меня в тюрьму, г. кн. Куракин отказался во всем, а сказал, что денег у него в нынешнее время нет и все в расходе, а мастеровые люди мне докучают непрестанно, что не имею от них покою, и о сем Ваше Царское Величество всепокорно прошу, дабы указали прислать свой милостивый указ к г. кн. Куракину в зарплату мастеровым людям и на отправление 250 фунтов.

Еще ж всеуниженно прошу Ваше Царское Величество о своем зажилом жалованье за прошлый год, которое мне не доплачено, також и за нынешний выдать оное мое зажилое жалованье, дабы указали послать свой всемилостивейший указ г. Куракину, понеже мне ныне учинились великие убытки и помираю с голоду».

Пожимая плечами, Апраксин вернул письмо царю:

— Все по делу, Петр Лексеич, помочь надобно! Верный служака.

Царь с досадой отмахнулся:

— Сам знаю. Мне и Макаров о нем докладывает.

С той же почтой пришло письмо от Салтыкова кабинет-секретарю, в котором он откровенно изливал душу и сообщал с тревогой о своем бедственном положении. Царь не спешит выручать своего подопечного. В июне 1715 года к Салтыкову явились пристава, чтобы вести его в тюрьму, о чем он сообщил Макарову,

«…по челобитью офицерских жен стали мне великие деньги, чтоб меня в тюрьму не водили, а караулили б меня в доме моем, понеже я болен; и ныне я сижу за караулом тех приставов, из которых стерегут меня двое днем, а четверо ночью, взаперти, чтоб я не ушел; и возьмут меня к суду в скорых числах, в которых я не знаю, что чинить, понеже я доносил е. ц. в-ву многократно, а указа поныне не имею; и не знаю, что учинится со мною, а становятся мне такие великие убытки, а денег у себя не имею и не знаю, чем стало питаться: жалованье, выданное мне Куракиным, я употребил на часть уплаты мастеровым людям, понеже и от оных мастеровых людей не имел я покою и ожидал також засаждены быти от них в тюрьму». И вновь, предчувствуя неладное, письмо заканчивает печальным вопросом: «Долго ль мне еще быть здесь, в Англии?»