Читать книгу "Искушение богини - Паулина Гейдж"

Несколько недель Египет ждал, что царица вот-вот подтвердит право Тутмоса III на престол, а себя объявит регентом на время, пока он не повзрослеет. Однако ее ближайшее окружение не удивляло, что долгожданное объявление задерживается. Колеса власти крутились, как им и полагалось. Царица проводила аудиенции и принимала послов. Она молилась и охотилась, танцевала и пировала, точно ни Асет, ни ее ребенка не было на свете.

Сама Асет несколько дней, последовавших за похоронами, провела в непрестанном страхе: в любой миг она ожидала услышать, что ее с Тутмосом изгоняют из страны. Но время шло, страхи отступали; наконец она начала искать способ выяснить, что у царицы на уме. Но все ее попытки словно натыкались на глухую стену. Асет вернулась к себе, встревоженная и озадаченная. Хатшепсут не возобновила запрет на ее передвижение по дворцу, так что, когда страх уступил место злости, женщина мерила шагами сад. А царица по-прежнему не подтверждала прав ее сына на престол. Тогда Асет решила взять дело в свои руки.

Однажды утром, когда Хатшепсут в присутствии Сенмута, Инени и Хапусенеба только начала разбирать утреннюю корреспонденцию, в зал ворвался Дуваенене, главный глашатай. Он запыхался, взгляд его был безумен. Едва он начал заикаясь объяснять, в чем дело, как следом вошел Ипуиемре, второй пророк Амона. Последним в зал бочком пробрался Менена, он встал, сложив руки на пухлом животе, с выражением благочестивой радости на елейной физиономии.

– На пол, все вы! – закричал Сенмут. – Здесь вам не пивная!

При этом громком напоминании все тут же пали ниц.

– Встаньте, – ровным голосом сказала Хатшепсут. В мыслях она металась от одного вошедшего к другому, пытаясь угадать причину внезапного вторжения, но те стояли молча.

– Ипуиемре, друг мой, ты, по-моему, здесь самый спокойный, – сказала она. – Учитывая, что я поклялась никогда не вступать в беседу с первым пророком Амона, тебе разрешается говорить.

Он поклонился и заговорил, причем от нее не укрылось, что во время речи руки у него дрожали, как он ни старался их спрятать.

– Великий знак был явлен сегодня утром в храме, ваше величество. Царевич короны исполнял свои обязанности служки в присутствии других мальчиков и верховного» жреца, когда могучий Амон кивнул ему головой!

Хапусенеб со свистом втянул воздух. Инени выронил папирус, его шелест эхом повторился в тишине. Сенмут почувствовал, что сердце у него остановилось, хотя и не подал виду.

Но его пылающий взгляд был прикован к лицу Менены. Верховный жрец не моргнул и глазом, только губы кривились.

Хатшепсут тоже замерла, сложенные на печати руки женщины словно застыли, солнце играло на ее золотом воротнике, переливавшемся от ее дыхания. Потом она расслабилась и насмешливо улыбнулась.

– Вот как? – мурлыкнула она, подходя к Нехези и отдавая ему печать. – И какие же выводы делаете вы из этого… знака?

– Ну, как же… Амон доволен царевичем, – промямлил пророк.

Улыбка царицы стала шире.

– Мой дорогой Ипуиемре, при всей твоей верности и лояльности ты слишком сильно меня боишься, и правильно делаешь. Дуваенене! Благодарю тебя, что поспешил принести мне это известие, а теперь будь добр, расскажи мне в точности, что же произошло.

Глашатай зажал свой жезл локтем и поклонился, его хорошо очерченные губы плотно сжались, влажно блестящие глаза сверкали.

– Царевич молился и во время молитвы спросил Амона, будет ли он фараоном, как того желал его отец.

– А потом? – Казалось, она наслаждалась этой шуткой. Ее рот потеплел, глаза заискрились, но за всем этим Сенмут безошибочно угадывал напряжение.

– Потом, мгновение спустя, Амон наклонил свою золотую голову.

Голос Дуваенене был ровен и невыразителен. Таким же тоном он мог бы рассказывать, что ел утром. Они с Хапусе-небом переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Амон наклонил свою золотую голову, – повторила она, складывая ладони домиком и прикасаясь пальцами к губам, словно в задумчивости. – Дуваенене, найди царевича и его мать и приведи их сюда немедленно. Менена, выйди. Подожди в коридоре. Ипуиемре, ты можешь остаться.

Когда глашатай и верховный жрец ушли, Хатшепсут стремительно повернулась к остальным.

– Ну? – спросила она, подняв брови. Инени заговорил.

– Все это, разумеется, чистая правда, – сказал он. – Знак был, иначе Менена и жрецы не стали бы так распространяться об этом. Но…

– Это подделка! – Нехези яростно выругался. – Бог не кивает никому, кроме вас, могущественная!

– Знаю, – сказала она, – ибо многие склоняют перед богом лишь голову, не преклоняются в сердце своем.

– Я тоже думаю, что это хитрая уловка, – сказал Хапу-сенеб. – Кто был с мальчиком, когда это произошло?

– Менена, разумеется, – тут же ответил Сенмут.

– И другие мальчики, – напомнил Ипуиемре.

– Это значит, – тихо сказала Хатшепсут, – что в храме больше недовольных жрецов, чем мы полагали, ведь если Менена был рядом с мальчиком, то кто же находился тогда в святилище позади Амона?

Все посмотрели на Ипуиемре, но тот покачал головой.

– Не знаю, – ответил он беспомощно. – Я был снаружи, во внутреннем дворе, вместе со священными танцовщицами, и видел мальчика и бога только издалека.

Вернулся Дуваенене, с ним Асет и Тутмос. Асет была заметно взволнована; на ее щеках под краской горели два ярких красных пятна, движения стали еще более упругими, чем обычно, так что теперь она была еще больше похожа на кошку. Тутмос был серьезен. Он подошел и поклонился своей тетке-мачехе, обдав ее ароматом ладана, который еще так недавно держал в руках.

– Приветствую тебя, Тутмос, – сказала она. – Я услышала о милости, которой одарил тебя бог, и хочу знать подробности. Расскажи мне, как это произошло.

Ясные глаза ребенка заглянули в ее собственные глаза. Мать не раз говорила ему, что царица его не любит, что она хочет убрать его подальше из дворца, чтобы самой править на свободе. Но он не испытывал ненависти к этой высокой очаровательной женщине с лицом таким прекрасным, что на него хотелось смотреть не отрываясь.

– Я молился. Я часто молюсь, – добавил он с вызовом. Она кивнула:

– Разумеется. Молиться хорошо и полезно. И она наградила его нежной улыбкой.

Он расхрабрился.

– Я решил спросить у Амона совета, – прочирикал он, и слушателям вдруг показалось, что мальчик повторяет хорошо заученный урок. – Я поднял кадильницу повыше и задал вопрос, суждено ли мне стать фараоном.

– Правда? И что же он сказал?

– Он улыбнулся мне и склонил свою благословенную голову. Он склонил ее очень низко, так что подбородок уперся в его бессмертную грудь. Все, кто был рядом, видели это.