Читать книгу "Беллона - Анатолий Брусникин"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иноземцова рассмеялась вслух. Санитары, тащившие мимо носилки с громко стонущим офицером, изумленно покосились на женщину, которая среди крови и крика посиживает себе на травке и чему-то радуется. Агриппина этих взглядов не заметила.
Она улыбалась, думая, какой превосходный человек Аслан-Гирей и как это замечательно, что он не участвует в ужасном сегодняшнем сражении.
Но улыбка ненадолго задержалась на ее лице.
Мысль Иноземцовой повернула в привычном направлении. Одно происшествие нынче кольнуло ее в самое сердце, хоть оно на время дежурства и было всемерно укреплено от чувствительности. Когда ассистируешь хирургу, эмоций быть не должно. От сестры требуются зрение, слух и быстрые, ловкие руки, а все прочее во вред делу.
Но на стол положили совсем юного офицерика с тяжкой, хоть и не опасной для жизни раной. Осколком гранаты бедняжке разворотило весь пах. Мальчик захлебывался от рыданий и все повторял: «У меня никогда ничего не было и теперь уже не будет! Не было и не будет!»
— Это ничего, — прошептала ему Агриппина в самое ухо. — У меня тоже не было и не будет. В жизни есть другие вещи. Вы увидите.
Никогда и никому она в этом не признавалась, а тут поддалась порыву. Кажется, раненый ее не понял. А может быть, не услышал, раздавленный своим несчастьем.
Заодно вспомнилось, как третьего дня милосердная сестра Крюкова, из киевских монахинь, сказала — неважно, по какому поводу: «Вот вы, Агриппина Львовна, женщина опытная, два раза замужем побывали…»
Да уж, опытная.
Первый брак длился один день и одну ночь. Второй вышел того короче.
Двадцать один год был Саше, ей — восемнадцать. На флоте обзаводиться семьей прежде достижения лейтенантского чина не дозволялось, разве в порядке особенного исключения. Но Саша был настойчив и разрешение получил. Случилось это неожиданно, когда корабль уже приготовился к дальнему плаванию и ждал лишь окончания многодневного штиля.
Свадьбу справили impromptu, безо всякой подготовки. Хорошо хоть платье Агриппина сшила заранее.
От внезапности она ужасно нервничала, сердце сжималось до колик. Старшие подруги (тогда у нее еще были подруги) успокаивали, говорили, что страх этот обыкновенный, девичий, что все невесты боятся. Но это — теперь-то ясно — было предчувствие.
А девичий страх, если и был, улетучился, как только они остались вдвоем в спальне. Саша дрожал еще больше, чем она, боялся поднять глаза и делал вид, будто не замечает разобранной постели. Они ведь никогда, ни разу даже не поцеловались. Поцелуй перед аналоем не в счет, а прежде того он только к руке ее прикладывался, и то губами не касался. Саша ей всё стихи читал, из Лермонтова и Жуковского.
— Давайте разговаривать, — сказала ему Агриппина. И подумала: нельзя же сразу после Жуковского и застенчивого румянца раздеваться друг перед другом догола и делать то, о чем рассказывали замужние подруги. Штиль — все говорят — продержится еще не меньше недели. Пусть всё произойдет постепенно.
Саша вздохнул с облегчением. Они весело проболтали до поздней ночи. Перед рассветом, проголодавшись, поели винограду с сыром, а потом он ушел спать в диванную. На прощанье поцеловались в губы, и что-то такое Агриппина ощутила — сжимающее, трепетное. Всё у нас будет хорошо, подумала она в тот миг. Быть может, уже завтра.
Но назавтра вдруг задул норд-вест, с корабля за Сашей пришел вестовой. Она стояла на пирсе, махала платком и плакала. И плакала потом еще два с половиной месяца, каждый день. Когда же пришла почта с извещением, что мичман Ипсиланти во время шторма в Бискайском заливе смыт волною за борт, Агриппина плакать перестала. Что толку, если жизнь все равно кончена?
Второго мужа она звала про себя «Платон Платонович» или «Капитан». Не хватило времени сойтись настолько, чтоб обращаться к нему просто по имени.
Иноземцов очень ей нравился, и чем дальше, тем сильнее, но Агриппине казалось, что по-настоящему она его не любит. Сравнивать, конечно, особенно было не с чем, но она всё вспоминала тот единственный поцелуй и как внутри у нее что-то сжалось и разжалось. Когда она была рядом с Платоном Платоновичем, ничего подобного не происходило.
Однако к моменту вступления во второй брак Агриппина давно уж перестала быть юной дурочкой и твердо усвоила, что жизнь — не баллада Жуковского. Встретился прекрасный человек, полюбил тебя, и ты к нему неравнодушна — чего же боле?
Свадьба получилась еще скомканней, чем в первый раз. Но теперь Агриппина очень хорошо сознавала, что эта ночь, сколько ни молись, может стать последней. Поэтому, когда вернулись из церкви в дом, сама взяла Капитана за руку и повела в спальню. Обняла, хотела поцеловать, но губы у нее были холодные и сухие. Платон Платонович тихо сказал:
— Не нынче. После. Вы меня пока еще не любите.
И вот тогда она со всей определенностью поняла, что обязательно, непременно его полюбит — не только рассудком, как сейчас, а всем существом. Бог милостив, Он убережет для нее Платона Платоновича. Потому что такая любовь заслуживает развития и завершения. И очень может быть, что нынешнее воздержание станет той жертвой, которая склонит невидимые весы судьбы в пользу Капитана.
Жертва пропала зря. Бога никакого нет, а есть ненасытная богиня Беллона. Благородный Капитан отправился в иные миры, командовать погибшим фрегатом, названным в честь разлучницы, Агриппина же осталась на земле — дважды вдовой, но по-прежнему девицей, и теперь уж навсегда.
С тем, что любви в ее жизни не было и не будет, Иноземцова давно смирилась. Она могла бы принять постриг, как это сделали, поступив в сестры милосердия, некоторые вдовы, да только в Бога после гибели Капитана верить перестала. В страшный день первой бомбардировки она много часов простояла на коленях перед иконой, истово повторяя одно и то же (как многие севастопольские жены): «Многих сегодня заберешь, о Господи, но его, его сохрани! Отведи смерть от его головы!» И когда увидела Платона Платоновича обезглавленным, узрела в этом гнусное глумление, которое было бы совершенно невозможно, если б миром правил Бог.
И всё. Ни о Всевышнем, ни о тайнах бытия она никогда больше не задумывалась. Решила, что будет жить сама по себе, слушаясь только внутреннего голоса. Что он подскажет, то и хорошо. Против чего восстанет — то и грех.
Жизнь-то ведь не закончилась, она продолжалась, и в ней даже без Бога, без любви — не солгала она прапорщику — много чудесного.
А еще отрадно заниматься верным и ясным делом: облегчать муки страждущих. Здесь действует старое золотое правило: глаза боятся, а руки делают. Вот и пускай делают, а глаза, когда станет совсем невмоготу, можно поднять к небу.
Она еще какое-то время полюбовалась на облака, а потом приступила к занятию не менее приятному — перечитала письмо из Симферополя, от воспитанницы. Письмо было веселое, не то что прежние. Диана сообщала, что готовит для «матушки» некий сюрприз.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Беллона - Анатолий Брусникин», после закрытия браузера.