Читать книгу "Прогулки по Испании. От Пиренеев до Гибралтара - Генри Воллам Мортон"

Подделка — одно из тех особых преступлений, подобных самозванству, которые не являются преступлением, пока из нее не пытаются извлечь выгоду. Вы можете, к примеру, нарисовать картину и приписать ее Вермееру; но никто не посадит вас в тюрьму, пока вы не продадите ее как работу Вермеера. Доисторические древности часто привлекали фальсификаторов того типа, которые делают каменные топоры и другие предметы — обычно не с финансовой целью, а из чистой любви к искусству; и весьма часто, думаю, ради той ерунды, которую напишут археологи, когда обнаружат подобную «находку». В девятнадцатом веке жил некий Эдуард Симпсон, известный как «Кремневый человек» — бич ученых Англии; Швейцария тоже произвела на свет многих из тех, чье любимое дело, вероятно, премного способствовало увеличению осторожности археологов. К счастью, пещеры Альтамира столь хорошо исследованы в течение прошлого века, что их можно осматривать с полной уверенностью в подлинности рисунков.

§ 4

Примерно в десяти милях к западу от Сантильяны красивая лососевая река Дева стекает с Кантабрийских Альп и впадает в море. Река — граница между Кастилией и Астурией, и я пересек ее, сознавая, что въезжаю в ту горную твердыню, где когда-то укрывалась христианская Испания, чтобы позже начать и осуществить долгий крестовый поход против ислама.

Дорога бежала вверх; по обеим ее сторонам расстилались поля, а на заднем плане вставали высокие горы, головами в облаках. Иногда дорога, с насыпями и зарослями вереска, выглядела странно похожей на тропу на западе Англии. Мне попадались мужчины, идущие в моем направлении и выгуливающие коров. Очевидно, одна корова здесь — большое богатство, и владельцы, казалось, гордились упитанными животными, которых вели на пастбище. Я обогнал ослика с коробами, полными свежего хлеба, а по другой стороне прошла девушка с завитыми волосами и ниткой мальоркского жемчуга на шее. Прабабки этих девушек носили изящные костюмы, описанные первыми путешественниками в Испании; но сегодня крестьянская девушка одевается в старинное великолепие только по праздникам, а местные костюмы сберегаются танцевальными и фольклорными обществами, музеями и плакатными художниками.

Дорога стала узкой и крутой и вошла в дикое ущелье, по которому текла одна из самых красивых форелевых речек, какие я когда-либо видел — вода струилась по камням, словно стекло, падая каждые пятьдесят футов в глубокие чернильно-черные ямы, усеянные пятнами пены; и нигде ни дерева, чтобы поймать муху для рыбалки! Я наткнулся на двух парней с удочками, пристегнутыми к велосипедам, и они сказали мне, что река называется Карее и полна лосося, да и форели много, почти такой же крупной.

Дорога продолжала идти в гору; еще десять миль альпийского пейзажа — и я очутился в горной деревушке под названием Арена де Кабралес. Начал опускаться туман, и в воздухе повисла тонкая морось дождя, почти как в Уэльсе. Деревня состояла из парочки лавок, каменных домишек и маленького трактира, именовавшегося весьма претенциозно: «Fonda de los Picos de Europa». Это была одновременно гостиница, сельский магазин, кафе и бар. Когда я сказал patrón, что хотел бы что-нибудь съесть и выпить, он предложил мне яблочный сидр, форель холодного копчения и сыр — местную достопримечательность. Среди резиновых сапог, костюмов, клеенки, бакалеи, сладостей, табака, лисьих шкур и мехов выдры через несколько минут хозяин поставил передо мной форель и сыр с фунтом деревенского масла и ломтем свежего хлеба. Взяв стакан и держа бутыль примерно в двух футах над ним, он налил сидр так, что напиток вспенился и дал обильную шапку. Я сначала подумал, что он проделал ловкий трюк, и похвалил его сноровку, но именно таким способом сидр наливают по всей Астурии. Едва пена осядет, то, что остается в стакане, выливают — винные лавки смердят прокисшим сидром, и полы всегда мокры, — а потом снова наполняют стакан с высоты.

Копченая форель обладала изысканным ароматом, а сыр хоть и выглядел как рокфор, на вкус был больше похож на стилтон; но сидр оказался немного резковат — или заборист, как говорят в Девоне — на мой вкус (и без того не лучший напиток для холодного дня с туманом, сползающим по склонам гор). Когда я сказал patrón, что держу путь к Nuestra Señora de Covadonga, его лицо изменилось, и с этого момента он выказывал мне всяческое уважение, как человеку, исполняющему святую миссию.

Посетителями трактира были в основном рыбаки и альпинисты, поскольку здесь собирались те, кто желал осмотреть горы, сгрудившиеся вокруг местного гиганта — Наранхо-де-Бульнес, около восьми тысяч футов высотой, который впервые покорили в 1904 году, и с тех пор на него взбирались не слишком часто. Первым conquistador — именно такое слово использовал хозяин — был дон Педро Пидаль-и-Бернальдо де Кирос, маркиз де Вильявисиоса, который достиг вершины 4 августа 1904 года; и, оставив самую драматичную часть повествования на закуску, patrón прибавил: когда он умер, его тело вознесли в облака и похоронили на покоренной им горе.

Дождь прекратился, и я поехал дальше по ущелью. Там, где дорога отходила от реки, я остановил машину и исследовал темные глубокие затоны с помощью бинокля в надежде увидеть рыбу. Никогда прежде я не встречал лучших рыбных тоней и более красивого места для рыбалки; и я, видимо, был не одинок в этой мысли, поскольку в поле моего зрения внезапно появилась темная тень, выскользнувшая из реки и присевшая на секунду на камень. Это оказалась крупная блестящая выдра — по-испански nutria, — и я мог различить каждый волосок ее шкуры и маленькую кошачью мордочку. Посидев, она снова бросилась в затон змеистым волнообразным движением, почти не встревожив поверхность рябью. Я видел огромные горы вокруг и разглядел за ними, в серости неба, могучие Пикос-де-Эуропа, на чьих вершинах снега лежат круглый год. Я покинул ущелье Кареса и въехал в еще более высокие пустоши, где на склонах распадков стояли строем сосновые леса; снова горы, и наконец я различил на фоне неба далекую белую наклонную линию — несколько миль летнего снега.

Ничто из того, что я видел в Испании, не произвело на меня такого впечатления, как взгляд на Астурию — непокоренную землю горцев, естественную школу партизанской войны. Воины Пелайо, которые сбрасывали камни на головы мавров и запирали армии в ущельях, были предками тех астурийских шахтеров, которые завоевали зловещую славу во время гражданской войны своим бесстрашием и небрежной фамильярностью со взрывчаткой. Dinamitero[124]тех дней с бруском динамита в каждой руке, поджигающий запал от окурка своей сигареты, был самым упорным из бойцов. Это поистине странная Аркадия: с динамитом и яблочным сидром, воспоминаниями о Пелайо и Ларго Кабальеро[125].

Пещера Ковадонга, ныне храм Святой Девы Ковадонгской, которая, как считается, даровала победу Пелайо, расположена у начала живописной долины, среди распадков и сосновых лесов. Дикая местность вокруг — теперь национальный парк, где можно встретить серну и дикого оленя, диких кошек и волков, скоп, коршунов и медведей. Медведи не опасны, если не травить их собаками — тогда они могут дать яростный отпор. В те дни, когда медведи встречались не столь редко, как сейчас, я думаю, астурийцы нередко готовили копченые медвежьи окорока — говорят, восхитительные на вкус.