Читать книгу "Штрафбат - Эдуард Володарский"

Пускай она поплачет…

Ей ничего не значит!

За окном синела ночь, неярко светились редкие огоньки, слышались стук движка, громкие голоса санитаров.

Савелий замолчал, и они долго лежали молча и неподвижно, прижавшись друг к другу под тонким фланелевым одеялом. Потом Света сказала:

— Это написано про очень одинокого человека… которого забыла любимая…

— Пожалуй, что так… — вздохнул Савелий.

— Я тебя никогда не забуду… Не веришь?

— Теперь верю…

— Это ты сочинил? — спросила Света.

— Это Лермонтов сочинил. Слышала про такого?

— Конечно. В школе проходили. Только я этого стиха не читала, — виновато призналась Света.

Савелий повернулся, привстал на локтях, сверху посмотрел на Свету, поцеловал ее.

— И правильно делала. Нечего тоску нагонять… — Он улыбнулся и начал читать, и Света тут же подхватила радостно, и они декламировали стихотворение уже вместе:

Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана?

Ведь были схватки боевые,

Да, говорят, еще какие!

Недаром помнит вся Россия Про день Бородина…

— Этот стих нас наизусть заставляли учить, — засмеялась Света, обнимая и целуя Савелия.

За окном в ночной темени засветили лучи прожекторов, послышался рев машин, голоса.

— Ой, кажется, опять раненых привезли, — встрепенулась Света.

— Лежи. Тебе отгул дали, — сказал Савелий, почти силой удерживая ее.

— Нет, нет, Савушка, надо идти… надо… — Она рывком поднялась с кровати, стала торопливо одеваться…

Утром в регистратуре Савелию выдали документ, в котором было написано и заверено печатью, что с такого-то и по такое-то число он находился в госпитале на излечении.

— Будь здоров, Цукерман, не попадай к нам больше, — сказал худенький, жилистый старшина, дымя папироской.

— Постараюсь, — ответил Савелий.

— Ты из штрафников, что ли? — посмотрев в регистрационную книгу, спросил старшина.

— Из них…

— А-а-а… угораздило тебя. Сильно вас там мордуют?

— Да никто не мордует, — хмыкнул Савелий, — воюем, как все. Только все нормально воюют, а мы еще и кровью искупаем…

— Ладно, бывай.

Савелий пошел к машине.

Кузов грузовика был уже полон солдат и офицеров. Ровно работал мотор, водитель обходил машину и пинал по очереди колеса, проверяя, хорошо ли накачаны. В кузове весело галдели выздоровевшие раненые, раскуривали самокрутки, смеялись.

А шагах в десяти от грузовика стояла Света. Опустив голову, она теребила полу наброшенного на плечи пальто, под которым был виден белый халат. Савелий подошел и долго смотрел на девушку, потом положил руки ей на плечи, спросил:

— Ну, что ты молчишь, Света?

— А чего говорить… уезжаешь ты… — отозвалась Света, не поднимая головы.

— Не навсегда же. Я тебе сразу напишу. И буду писать все время, слышишь?

— Слышу…

— Ну, посмотри на меня… Посмотри, Светочка, пожалуйста…

Она подняла голову, и он увидел полные слез глаза и жалкую улыбку, дрожавшую на губах. И вся она выглядела такой потерянной и несчастной, что Савелий не выдержал, обнял ее, прижал к себе.

Водитель уже сел в кабину, посигналил несколько раз, глядя в сторону Савелия и Светы.

— Сейчас, сейчас! — крикнул, обернувшись, Савелий.

Они поцеловались, замерли и долго стояли неподвижно, пока водитель не начал опять сигналить. Из кузова грузовика весело кричали:

— Перед смертью не надышишься, парень!

— Оставайся — свадьбу сыграешь!

— Он ее до смерти зацелует! Как вурдалак, впился!

Савелий отступил от Светы, улыбнулся и быстро пошел к грузовику. Вцепился в борт, подпрыгнул, неловко закинул ногу. Ему со смехом помогали. Он упал внутрь кузова, вскочил, стал махать Свете рукой. Машина медленно тронулась.

Света пошла за машиной, и чем быстрее набирал скорость грузовик, тем быстрее шла Света. Потом побежала. Она бежала изо всех сил, плакала и бежала, глядя на Савелия, стоявшего в кузове в окружении солдат и офицеров. Расстояние между ними неумолимо увеличивалось. Света споткнулась и упала, и осталась лежать на земле, громко и безутешно плача, закрыв голову руками, и спина ее мелко вздрагивала…

На повороте Савелий выбрался из грузовика и пошел напрямик к полоске леса, что виднелась на горизонте. Наполовину опустевший грузовик тронулся дальше. Водитель и пассажиры в кузове кричали ему, махали руками на прощание:

— Бывай, солдатушка! Больше пулям себя не подставляй!

— Лови судьбу, но не в гробу!

— А помирать нам рановато, есть у нас еще дома де-ла-а-а!

Савелий тоже махал рукой, пока грузовик, дымя выхлопными черными газами и рыча, как раненый зверь, не скрылся за горизонтом.

Он шел свободно и легко, улыбался. В такой холодный осенний день дышалось особенно привольно. Внизу, далеко впереди, блеснула стальная гладь излучины реки.

Он прошел перелесок, сапоги шуршали по красным и желтым листьям, усыпавшим протоптанную дорожку. Савелий загребал их ногами, расшвыривал в разные стороны. Остановился на косогоре и долго смотрел на реку, потом зашагал вдоль берега.

Так он дошел до постов особистов. Младший лейтенант проверил документ, который предъявил ему Савелий. Пропустил. Савелий двинулся дальше, а младший лейтенант и двое автоматчиков-особистов как-то странно смотрели ему вслед.

— Дурак, — сказал младший лейтенант, прикуривая «Беломорканал». — К самому наступлению приперся. Теперь уж наверняка укокают…

А Савелий уже шел по ходам сообщения к комбатскому блиндажу. И солдаты, знавшие его раньше, с недоумением окликали его:

— Цукерман объявился! Откель тебя черти принесли!

— В госпитале лежал! — бодро отвечал Савелий. — Где комбат, не знаете?

— В командирском блиндаже, где ж ему быть?

— Сидит и думает, куды это Савка Цукерман сгинул? Как нам жить без него? Пропадем без Савелия!

Шутки штрафников еще летели ему вслед, когда Савелий дернул на себя дверь блиндажа и вошел, прищурился — вокруг стола сидели несколько штрафников и комбат Твердохлебов среди них.

— Прибыл на службу после лечения в госпитале! — отрапортовал Савелий, подойдя к столу.

— Савелий, мать честная! — В углу приподнялся на локте Леха Стира. — Явился — не запылился! А мы тебя во враги народа уже записали! — Он коротко рассмеялся.

Савелий вынул из внутреннего кармана телогрейки справку из госпиталя, положил перед комбатом, разгладил ладонью.