Читать книгу "Двойная честь - Инна Сударева"

Бросаться светом он боялся – можно было зацепить товарища. Поэтому молодой человек разогнался и прыгнул вожаку на спину и вогнал меч по самую рукоять в его загривок. Кошак взревел, отпустил Или и метнулся в сторону, пытаясь сбросить неожиданного врага. Но Корт спрыгнул сам, перекувырнулся на земле и встал на ноги. Вожак повернулся к нему и зловеще распялил окровавленную пасть, обещая человеку нелегкую смерть.

Шип тоже оскалился и сжал кулаки, собирая в них свою ярость – кошак, прорычав, прыгнул вперед, выпуская из огромных мягких лап острые когти.

Корт поднял горящие алым руки и опять выкрикнул нехорошее слово «ффор!» – и вожака словно подстрелили. Его тело переломилось в полете и безжизненно рухнуло на землю, прямо к ногам человека.

– Вот, – выдохнул Шип, опуская руки, которые будто свинцом налились, и вновь заспешил к Или, а тот лежал почти так же неподвижно, как вожак. – Мро! Мро! – позвал Корт приятеля, опускаясь рядом с ним на колени и с тревогой заглядывая в исцарапанную морду (так по-кошаковски звучало слово «брат»).

– Кха, – ответил кошак, брызгаясь кровью. – Кха… Ффор…

– Я убил его. Слышишь? – сказал Корт, одобряюще почесывая зверя за ухом.

– Хорошо. Теперь ты – вожак, – ответил кошак, повернув голову к товарищу.

– Я? – изумился Шип. – Я ведь человек.

– Не всяк человек может убить вожака кошаков, – прохрипел Или.

– А ты? Ты как?

– Живой. Буду жить. Упрямый…

– Хорошо. Очень хорошо, – улыбнулся Корт и обнял своего мохнатого друга. – Живи-живи…

Услышав звериное ворчание, обернулся и тут же выставил вперед ладони, дав понять медленно приближающимся кошакам, что готов убивать снова, если понадобиться.

Но они вдруг все легли на брюхо и ткнули головы в сложенные вместе передние лапы. И затихли, что-то громко урча, но без злобы.

Корт прищурился – да, свет хищников теперь был другим. Не стало кровавой ярости – ее заменила изумрудная покорность. Как странно…

– Ты вожак, – вновь сказал Или. – Они признали. Все, как один. Приказывай им.

Шип думал всего минуту. И эту минуту он смотрел мимо кошаков и поля боя – он смотрел на девушку в золоченых доспехах, на белой лошади, которая без отрыва следила за ним из-за спин своих гвардейцев. А потом вспомнил Люта, Майю и Донна. И костры на Тихой горе… И после перевел взгляд на зверей, которые ждали его приказов.

Новое могучее оружие. И надо быть глупцом, чтоб им не воспользоваться.

– Черных. Бейте черных! – сквозь зубы прорычал Корт.

Кошаки оскалились и вздыбили загривки, все, как один. И, поднявшись с земли, пошли против тех, за кого совсем недавно воевали. Пафарийцы, видя, как нехорошо повернулось дело, ударились в бегство – в лес, что шумел позади них темными сосновыми шапками.

Императрица Твердых земель Аврора махала руками и, не жалея горла, славила имя своего первого рыцаря. И вместе с ней его славили гвардейцы и все те, кто мог орать во всю силу своих легких «Слава Корту! Слава!»

Сам сэр Кортерис вырвал меч из убитого вожака хищников, поймал коня, вскочил в седло и зычно скомандовал собравшимся вокруг него рыцарям:

– Мы не закончили! В погоню, ребята! В погоню!

И он сильно напомнил покойного императора тем из воинов, кто хорошо знал Исидора…

* * *

Воины Авроры и кошаки Корта перебили всех пафарийцев. Тех, кого упустили мечи и копья рыцарей, настигли когти и клыки зверей. Кто хотел бежать, не ушел. И тот, кто схоронился, не спасся. Лишь одному чернокожему воину повезло – тому, кого заполонил первый рыцарь императрицы.

Корт желал информации. Поэтому он не пустил в ход меч, а зацепил своим шнуром с крючками пафарийца, непонятно для чего вскарабкавшегося на дуб. Зацепил и сдернул вниз. Тот как упал в припорошенный снегом мох, так и остался лежать, свернувшись в клубок – ждал смертельного удара.

– Эй! – позвал его Корт. – Отвечай: вы взяли нашу крепость Смоляну?

Пафариец открыл один глаз, второй, быстро поднялся, торопясь выполнить приказ молодого человека, и кивнул головой:

– Мы взяли Смоляну. Князь Аб взял Смоляну. Три дня назад. Но сегодня ты убил Аба.

– Убил? – не сдержал удивления молодой человек, а потом вспомнил богато одетого пафарийца, который напал на него вместе с Дакусом, и пробормотал. – А. Значит, это и был Аб.

– Ты убиваешь князей. Ты большой воин, – низко-низко поклонился пафариец, боясь поднять глаза на Корта. – Ты и меня можешь убить, но прошу – оставь мне жизнь.

К ним как раз подъехал капитан гвардейцев. Увидав живого пафарийца, он тут же обнажил меч, посчитав это непорядком, и двинул вперед коня.

– Нет. Его не трогать, – остановил рыцаря Корт. – Он пойдет в Смоляну и расскажет о нынешней битве. О том, что кошаки теперь за нас. И еще скажет, чтоб все пафарийцы убирались из Смоляны, если хотят жить. Чтоб убирались вообще из Ворсы обратно за хребет. Туда, откуда пришли. Чтоб не ждали наших отрядов. Если станут ждать, мы всех перебьем. Смоляна, долина Ворса, Хребет Эпин – наши земли. Мы возвращаем их себе и не трогаем земель Пафарии. Вот что он скажет…

Странно – так много людей в этот день лишились жизней, так отчаянно они сражались, столько кровавой работы переделали, а времени их сеча отняла не так уж и много. Началась чуть раньше полудня с первого залпа лучников Пафарии и завершилась до первых сумерек, в тот момент, когда Корт призвал всех своих в погоню.

А ведь в конце ноября вечереет так рано…

Или жил, как и обещал. Его родичи уже приняли кошака в клан и легли вокруг него, согревая тяжелораненого своими телами и зализывая ему раны.

Корт подъехал, посмотрел на их мохнатую и полосатую компанию, кивнул на дружелюбное урчание, которым звери его встретили, и тронул коня дальше – на этом поле боя он желал найти еще кое-кого. И поскорее.

Позади застучали копыта – и Аврора поравняла свою белую кобылу с гнедым молодого человека. Лицо девушки было каким-то пепельным, глаза – огромными и испуганными.

– Я тут видела… это ужасно. Вся эта битва. Столько крови, – зашептала она Корту, словно боялась, что кто-то услышит и сочтет ее слова нехорошими, стыдными. – Мне, мне было плохо, – призналась она. – Мне и сейчас плохо, – и прижала ладошку ко рту.

– Я предупреждал. Битва – не праздник. Иначе они назывались бы одинаково, – невесело усмехнулся Шип.

Аврора промолчала. Ее взгляд блуждал вокруг, но не находил ничего такого, что можно было бы назвать приятным, красивым, добрым. Лишь мертвые тела, человеческие, лошадиные, кошаковые, обрубки тел, покореженные доспехи, почерневшее оружие, кровь и грязь. И запах, противный запах всего этого вместе: железа, крови, грязи, – он врывался в ноздри, и от него кружилась голова, болел живот.