Читать книгу "Алтын-Толобас - Борис Акунин"

– Ай, фотоаппарата нет! – раздался с потолка восхищенныйголос Большого Coco. – Какая картинка!

Николас осторожно раскрыл тяжелую обложку, увиделпергаментный титульный лист с выцветшими (а некогда, вне всякого сомнения,золотыми) греческими буквами ручного тиснения:

Замолеус Мафематики

Трепет и восторг переполнили душу магистра, забывшего в этотволшебный миг и о направленном ему в спину дуле, и о страшных событияхпоследнего часа, и о скорой неминуемой смерти.

Этой книги касалась рука Корнелиуса фон Дорна! Что можетбыть такого уж страшного в древнем математическом трактате? Почему Корнелиус всвоем письме дважды заклинает сына не трогать фолиант? Сейчас тайна будетраскрыта. Какое счастье, что манускрипт написан именно на долговечномпергаменте, а не на бумаге.

Он перевернул лист и вскрикнул. Увы, все остальные страницыбыли не пергаментные и даже не бумажные, а папирусные, и от неправильногохранения совершенно истлели, превратились в труху! Текст погиб безвозвратно!

Николас склонился низко-низко. Сквозь дыру, проеденнуювременем, проглядывало несколько уцелевших строчек. Кажется, древнееврейскиеписьмена?

Забывшись, магистр придвинул книгу поближе к стоявшему наполу фонарю, и прямоугольник иссохшего папируса, очевидно, сохранявший формулишь из-за неподвижности, рассыпался кучкой праха. Остался только оклад дапергаментный титул, очевидно, присоединенный к книге в более позднее время.

Всего одна книга? Николас разочарованно огляделся посторонам. А где же вся Либерея?

Из земли, где только что лежала передвинутая книга, торчалкакой-то кусок дерева или, скорее, корня. А более ничего. Совсем ничего.

Всё понятно, уныло подумал Фандорин. Корнелиус, разумеется,был небольшим грамотеем – да и с чего бы мушкетерскому капитану разбираться вкнигах и мудреных словах? Он плохо себе представлял смысл термина «либерея» –полагал, что это означает просто «книга», а не «собрание книг». Добыл где-то(вероятнее всего у того же Артамона Матфеева) том из коллекции Иоанна Грозного,древний и в драгоценном окладе. Этакий фолиант и в семнадцатом веке стоилбаснословных денег. Перед тем как отправиться в ссылку вслед за своимначальником, фон Дорн припрятал добычу, надеясь, что опала продлится не вечно,а если даже помилования и не будет, то «Иванова Либерея» (в смысле – «книга избиблиотеки царя Ивана») достанется хотя бы его потомку. Далекий от книжностикапитан не знал, что без герметизации папирус долго в подземелье непродержится. Да и, скорее всего, его вообще интересовал не текст, авеликолепный оклад.

Что означают слова «не имай души спасения ради» и еще потом,ближе к концу, «да любопытства своего не пытай Христа Господи ради и нипочемуЗамолея того не имай»? Быть может, книга была краденая и Корнелиуспредостерегал сына от попытки выставить фолиант на продажу? Это, увы, неисключено. Капитан был обычным искателем приключений, прибывшим в Россию напоиски богатства. Вряд ли он побрезговал бы взять то, что плохо лежит –например, дорогую книгу из собрания своего покровителя…

– Что это такое? – вывел Фандорина из задумчивости голосбанкира. Что это блестит? Драгоценные камни? Это шкатулка, да?

– Нет, – ответил Николас, не оборачиваясь, и усмехнулся. –Это и есть та самая «Иванова Либерея». Радуйтесь.

– Что-что? – удивился Иосиф Гурамович. – Либерея? Это ещечто такое? Книга, что ли? Это вы ее столько времени искали? По улицам ходили,шаги считали, в развалинах рылись. Мне Гиви каждый день докладывал. «Ничего непонимаю, чем люди занимаются», говорил. Что тут у вас, а? Из-за чего Седойтакие огороды нагородил?

Непохоже было, что Габуния притворяется. Зачем? И перед кем– перед без пяти минут покойником?

Оставить что ли его, гада, в неведении, подумал Фандорин.Пусть лопнет от любопытства, жирный пузырь. Но мелочиться в эти последниеминуты не хотелось, после испытанного разочарования настроение Николасаизменилось – стало строгим и торжественным. Не суетиться, держаться сдостоинством. Это единственное, что остается человеку на исходе нескладной,глупо прожитой жизни.

В нескольких скупых предложениях магистр объяснил банкиру, вчем состоял смысл поисков. Смотрел Николас при этом не на черный квадрат,откуда скоро грянет гром смерти, а на радужно искрящийся оклад книги, да напереливчатые отсветы, что придавали мрачному склепу вид сказочной пещеры.

– Тот самый Иван Грозный? – ахнул Coco. – Скажи, а? Теперьясно, с чего Седой так завелся. Молодой он еще, на романтику падкий.

Потом Иосиф Гурамович вдруг понизил голос и вкрадчивосказал:

– Николай Александрович, вы что думаете с обложкой этойделать? Неужели государству будете сдавать, за награду в четверть стоимости?Скажу как финансист: не советую. Я отсюда плохо вижу, но если это у вас тамжелтые сапфиры, то у нашего государства на 25 процентов стоимости такого клада всейказны не хватит. Даже если это опалы – все равно не дадут. Придерутся кчему-нибудь и надуют, я их знаю. Продайте лучше мне, а? Я вам честную цену дам– треть рыночной. Пускай Седой от зависти лопнет. Соглашайтесь, НиколайАлександрович. Все равно за границу вам такую штуковину не вывезти.

Тут уж Николас обернулся. Что это – издевательство? Что-тобольно изощренное.

– Берите свою Либерею и поднимайтесь сюда, – сказал Coco. –Светает уже. Гиви сейчас милицию вызовет, нам с вами лучше уехать.

* * *

– Я должен вам кое-что объяснить и принести свои извинения,– сказал Габуния, поднимаясь из-за огромного эбенового стола навстречуФандорину.

Ночью (а вернее, уже на рассвете) разговора не получилось –после перенесенных потрясений магистр был в состоянии, близком к шоку.Выбравшись из склепа в подвал, оттуда во двор, а из двора на улицу, где ждалацелая вереница бегемотообразных джипов, Николас почувствовал, что у негокружится голова. Сев на скрипучее кожаное сиденье, Фандорин прислонился вискомк мягкому плечу банкира и провалился в глубокий, обморочный сон, от которогоочнулся лишь девять часов спустя в квартире на Киевской. Открыл глаза, увиделна стуле перед диваном неподвижного брюнета с лихо подкрученными усами. Это ибыл Гиви, уже дважды спасший магистру жизнь.

– Сэйчас чашку кофэ по-тбилисски и поедэм к шефу, – строгосказал командир габуниевского «Эскадрона».

Николас приподнялся на локте, заозирался вокруг.

– Обложку на экспертызу отдали, – объяснил Гиви, недожидаясь вопроса.