Читать книгу "Пресс-папье - Стивен Фрай"

БРУКШОУ. Э-э… да.

БРУКШОУ выходит. Весь свет гаснет. Потом луч прожектора высвечивает сидящего за столом ДОМИНИКА. За спиной его стоит чемодан, на нем коробка конфет, украшенная инициалами «Р. К.».

ДОМИНИК. Когда я был мальчиком, то и вел себя, как мальчик: думал, ел, спал и играл, как мальчик. Затем Природа принялась ронять намеки насчет изменения моего статуса: голос у меня начал ломаться, на заду выросли волосы, на лице прыщи. Но я продолжал думать, есть, спать и играть, как мальчик. Вот тогда-то за меня и взялась школа – и довольно быстро добилась того, что я стал думать, есть, спать и играть, как мужчина. Одним из мучительных шагов в сторону мужественности стала моя первая сигарета. Я и еще один мальчик, Престуик-Агаттер, укрылись за школьными кортами для игры в «файвз». Престуик-Агаттер вскрыл пачку «Карлтон премиум» и вытащил из нее короткую, тонкую, круглую сигаретку. Едва она оказалась в моих губах, как я запаниковал. Я словно слышал, как кто-то душит во мне мое детство, как в крови моей загорается новый огонь. Престуик-Агаттер подпалил кончик сигареты, я затянулся, вдохнул дым. В ушах у меня загудело, и где-то, далеко-далеко, жалобно застонало мое детство. Но я не обратил на это внимания и затянулся снова. Однако на сей раз тело мое дым отвергло. Мальчишеские легкие не смогли принять грязные клубы копоти, которыми я так торопился наполнить их. Я закашлялся и никак не мог остановиться. Но при всем моем внутреннем волнении я ухитрялся, даже заходясь в кашле, сохранять вид спокойный и невозмутимый, желая произвести впечатление на Престуик-Агаттера, которого мое спокойствие и присутствие духа и вправду приятно удивили. Потоки британской флегмы и британского мужества привольно текли по моим жилам, выплескиваясь и наружу, – во мне зарождался Дух Публичной Школы. Примерно через час пошел дождь, мы забежали в один из крытых кортов, постояли в нем, прислонясь к стене. То были на редкость мучительные часы. А позже, тем же вечером, когда орда хамоватых филистимлян, в которую входил и Престуик-Агаттер, совершила налет на мой «кабинет», у меня сломался голос. В общем-то, совершенно неожиданно. Мне уже было без малого семнадцать, а голос мой все еще оставался детским, – приятного мало. Ну вот, несколько следующих лет я вел себя, как мужчина, тело мое медленно, покряхтывая, обретало мужские формы, и наконец я действительно обратился в мужчину, коим остаюсь и поныне – к вящему удовлетворению мира, который меня окружает, и к тайному моему возмущению и досаде. Я же не просил, чтобы меня обратили в мужчину, я и быть-то им никогда не хотел. Не поймите меня неверно, быть женщиной я не хотел тоже, это состояние, насколько я понимаю, еще более противное, я и вообразить не могу, каково оно – быть женщиной. Нет, я, видите ли, представляю собой то самое, что доктора называют отвратительным извращенцем. Я хочу быть мальчиком.

И прежде всего, я никогда не хотел вырастать. Я хотел остаться мальчиком. Время от времени я примеряю мальчишеские одежды, маленькие, тесные, и это доставляет мне наслаждение. Как упоительно было бы стать мальчиком и снова филигранно уравновесить мягкую пассивность полным идиотизмом. (Приходя в волнение.) Если бы можно было помешать мальчику думать и вести себя по-мужски, если бы можно было, когда Природа начинает покрывать его кожу прыщами и волосками, оградить мальчика от школы и от мира мужчин, позволить ему и дальше вести себя по-мальчишески, – тогда Природа, может статься, отступилась бы, а прыщи с волосами пошли бы на убыль. И мы получили бы вечного мальчика. Стоит попробовать. Хм. (Пауза.) Когда я приехал сюда, цели у меня были простые. С одной стороны, меня вели устремления чисто педерастические, с другой – как я уже говорил Брукшоу, – мне хотелось удушить тлетворность варварства в самом ее источнике. Но также и уклониться от ответственности, с которой сопряжено пребывание в мужчинах. В конце концов, здесь я – всего лишь старший староста. Но я зашел слишком далеко, дважды. И теперь едва не погубил весьма почтенную школу, уничтожил шансы мальчика попасть в Эмплфорт и лишился возможности стать директором. И всего-навсего потому, что подделал мальчишеский почерк, – действие, которое, как это ни удивительно, наградило меня также и сексуальным возбуждением. Бог знает, что могло бы случиться, задержись я здесь. Или позволь я себе зайти еще дальше. (Пауза.) Впрочем, именно это я проделать и собираюсь. Я вижу только один путь, позволяющий выпутаться из моих прискорбных неприятностей, и я пойду этим путем. Помните старую поговорку: «У мальчика, что живет за рекой, попка, как персик, но я не умею плавать»? Ну так вот, он плавать умеет – и это еще одно из умений, присущих всем мальчикам. (Берет коробку с конфетами и чемодан.) «Вот он идет во всей красе, как день в лугах, как летний гимн, и свежесть сена по росе являет обликом своим».

ДОМИНИК выходит. Весь свет гаснет. Затем понемногу загорается – и в зале, и на сцене, на которой появляется, попыхивая трубкой, БРУКШОУ в учительской мантии и пасторском воротнике. В руке у него конверт авиапочты. Взмахом руки усаживает класс. Некоторое время прохаживается по сцене, откашливаясь. Затем начинает говорить.

БРУКШОУ. Садитесь, мальчики. Итак. Как вы знаете, в конце летнего триместра я обычно выступаю перед покидающими нас учениками, обсуждая с ними вопросы религии, секса и жизни в публичной школе. Этих тем я буду придерживаться и сегодня… (ПОТТЕР, чем бы оно ни было, ПРОГЛОТИТЕ это!)…И сегодня, однако освещая их через призму иного предмета. Последний триместр, как вам хорошо известно, был не совсем обычным. Две смерти – нашего директора и юного Хоскинса – со всей остротой напомнили нам о том, что Бог может прибрать любого из нас, юного или старого, и в любое время, для того чтобы мы присоединились к Нему и Его Небесному Воинству. В этом триместре я исполнял обязанности директора школы, и мисс Паттенхэм предложила мне и далее исправлять эту должность так долго, как я пожелаю. И я с готовностью и благодарностью принял ее предложение. На вас это никак не отразится, ибо уже скоро рассеетесь вы по новым пастбищам и девственным лесам, однако я считаю, что вы должны знать: до тех пор, пока я стою у кормила, а Бог и Воинство Херувимов и Серафимов Его пребывают на моей стороне (благодушно кивает кому-то, находящемуся слева от него), Чартэм останется в прежних руках. Еще одним неожиданным событием этого триместра стало испугавшее многих одновременное исчезновение мистера Кларка и вашего однокашника Руперта Картрайта. Полиции напасть на след кого-либо из них не удалось, и все мы терялись в догадках о том, где они могут находиться. (Драматическая пауза.) Во всяком случае, терялись до вчерашнего утра, в которое я получил от мистера Кларка письмо. Письмо это я собираюсь прочесть вам, джентльмены, несколько позже. В остальном же этот летний триместр, при прочих равных условиях, ничем не отличался от любого другого. Мы получили свою заслуженную долю разочарований на крикетной площадке, но также и долю побед. Здесь следует упомянуть как о забитых Поттером в матче со «Старыми Чартэмцами» трех мячах подряд, так и об усердии Киннока, принесшего нам пятьдесят очков в игре с командой школы «Гонстоун Мэнер». Крикет, мальчики, не является точным подобием Искусства и Вечности, однако многим из нас он представляется приближающимся к ним настолько, насколько оно вообще возможно, и потому я упоминаю о двух этих достижениях как о достойных подвигах, которыми Чартэм вправе гордиться. Вы все хорошо потрудились. Также и в том, что касается учебы, этот год отличился блестящими успехами. По последним полученным нами данным, ученики шестого «А» разделили между собой три государственные стипендии, две школьные и одну именную. Вознесем же хвалы наши шестому «А» и, разумеется, Ангельскому Воинству и Слугам Всевышнего, кои с таким великодушием направляли усилия его. Да и шестой «Б» Силы Небесные вниманием своим не обошли. Никто из вас провала не потерпел, и, стало быть, эта неделя – последняя из проведенных вами в Чартэме, а следующий сентябрь увидит вас уже разнесенными четырьмя ветрами по всему королевству: в Шерборн и Феттес, Кингз-Кэнтербери и Кинг-Уильямз, на остров Мэн. Вы выйдете из этих учебных центров мужчинами, причем такими… за вычетом Мэдисона!..мужчинами, которыми Чартэм сможет гордиться. Англия, в которую вам предстоит вступить, это страна, известная мне, и я признаю это открыто, не лучше, чем вам, однако вы, как и предшествовавшие вам поколения чартэмцев, обратитесь в неколебимых, надежных граждан ее и большей привилегии, чем эта, просить не станете. Помните о том, что, будучи англичанами, вы имеете полное право относиться к Богу, как к существу, равному вам по общественному положению, а к дьяволу как к существу низшему, ибо таков путь к Вечному Блаженству. А к этому я добавил бы советы, которые всегда даю покидающим нашу школу бывшим ее ученикам. Ни при каких обстоятельствах не бейте по лицу женщину в очках, не называйте писчую бумагу «бумагой для записей» и всегда держите носовой платок в рукаве, но ни в коем случае не в кармане. Не думаю, что могу предложить вам нечто большее, чем эти правила. Помните о них, следуйте им – и жизни ваши станут бесконечно более легкими. А теперь обратимся к письму, полученному мной от мистера Кларка. После долгого и беспристрастного изучения моих помыслов и побуждений я решил, что вы должны услышать его. Строго говоря, оно не из тех писем, какие следует предлагать вниманию мальчиков, думаю, однако, что вы достойны того, чтобы с вами обращались как с мужчинами, а не детьми. Я знаю, все вы любили и уважали мистера Кларка и восприняли постигшую его трагедию как серьезный нравственный урок. Письмо было отправлено полторы недели назад из Танжера. Это город, к сведению тех из вас, кто, несмотря на все мои усилия, ухитрился завалить общий вступительный по географии, находящийся в Марокко, а Марокко, к сведению Мэдисона, это страна, находящаяся в Северной Африке. Намного ниже Средиземноморья, Мэдисон! Итак, позвольте мне зачитать вам это письмо. «Танжер, 6 июля. Дорогой Герб… хм!.. Дорогой мистер Брукшоу! Я пишу это, глядя на касбу. Рядом со мной сидит, посасывая через соломинку довольно вкусный коктейль, Руперт. Да, мы наконец осели – здесь, в Марокко. Продуманная раздача бакшиша (по-английски это означает взятку, мальчики)… позволила нам быстренько получить марокканское подданство, что потребовало также перехода в мусульманскую веру – процедура довольно занятная. Теперь меня зовут Ганим ибн-Махмуд, а Руперта, которого я официально усыновил, – Абу-Гассан Басим. Лихо, а? Деньги его оказались здесь очень полезными, мы купили довольно приличную виллу у моря, на окраине Танжера, и проводим большую часть дня, занимаясь любов… (торопливо переворачивает страницу)…ным возведением замков из песка и купанием. Воздух здесь поразительный, мне почти не приходится бриться, а голос мой снова сломался, обратившись в дискант. Должно быть, все дело в мороженом, которое я уплетаю в огромных количествах. Мы приобрели у местных жителей немалую известность: Руперта они называют «Юный Гассан с Синими Глазами и Миллионом Золотых Монет», а меня – «Ганим, которого Аллах Благословил Сыном и Полным Отсутствием Жен». Ладно, мне пора. Большой удачи вам в вашем директорстве, излейте от моего имени ведра любви на Чартэм и приезжайте во время каникул в гости. Пока же хвала Аллаху, Господу Миров, Благому Царю, Творцу Вселенной, Повелителю Трех Миров, утвердившему Землю ровную, как Постель. Благословен будь Господин Магомет, Господин всех Людей, и благословенны будьте Все, Кто Прошел У Него Специальную Подготовку. Молитвы и Блаженство вечное и Благость, коя останется с нами до Судного дня, во имя Аллаха Сострадающего, Сострадательного, Аминь!» Письмо подписано: «Ганим ибн-Махмуд и Абу-Гассан Басим с любовью и поцелуями». (Складывает письмо.) Что же, мальчики, грустное письмо. Даже вы, вероятно, уловили сквозящие между его строк одиночество, отчаяние, мучительное страдание англичанина, утратившего свое гражданство и религию, – иными словами, свою истинную, духовную сущность. Сам тон этого письма не оставляет сомнений: эти двое потеряли то единственное, что отличало их от прочих людей, и все, что мы можем испытывать к ним, – это жалость. Спустя недолгое время я попрошу вас соединиться со мной в молитве к Богу и Его Мистическому Воинству Ангелов и Архангелов, Слуг и Служителей, Святых и Мучеников, и все мы вместе попросим Святое Сообщество вернуть наших друзей в истинную веру. Родиться британцем значит, как правильно было сказано, получить главный выигрыш в Лотерее Жизни. Быть крещеным христианином, могу добавить я, значит приобрести билет, который позволит получить главный выигрыш в Лотерее Жизни После Смерти, – замечательное вложение средств. А эти несчастные выбросили свои лотерейные билеты и обречены теперь на гибель. Они думают, мальчики, что обрели свободу и счастье, но, как знаем мы с вами и как знают в глубине сердец своих и они, все, что им удалось обрести, это распад и крушение. Деньги, солнце, чувственные наслаждения – вот и все, что у них есть, а это суть вещи пустые, да, мальчики, пустые. Картрайт, или Гассан, или как он теперь именуется, навеки лишился возможности получить лучшее образование, какое католику разрешают получать в нашей стране. И пусть пример этой многострадальной пары станет уроком для всех нас… да, Элвин-Джонс, в чем дело? Помилуйте, ну откуда же мне знать, сколько стоит детский авиабилет до Марокко? Картрайт, как вам известно, смог позволить себе таковой – на погибель его бессмертной души… перестаньте шептаться… итак, когда в следующем триместре вы приступите к учебе в новой школе, уделите… куда это вы направились, Поттер? Я еще не закончил. Фиггис? Элвин-Джонс? Что вы себе… Киннок? Уитвелл? Вы все! Куда вы? Вернитесь! Я же не закончил! Вер… вернитесь…