Читать книгу "Посол без верительных грамот - Сергей Снегов"

«Не было самообольщения, — с жестокой честностью возразил себе Генрих. — Было понимание. Могущественная цивилизация, создававшая всюду свои живые датчики связи, свои опорные умы, через которые получала нужную информацию и исподволь передавала свои знания и умения, одного лишь не учла: возможности своей гибели. О, конечно, Боячек прав, она никому не желала зла, стремление к связи, к вселенскому общению бескорыстно — зло возникло непредвиденно. Произошла катастрофа в далеком звездном скоплении, и все связные гибнущей цивилизации из послов добра стали агентами злотворения. Спенсер не понял происходившего, его мозг сгорел сразу, а Гаррисон в отчаянии сообразил, что может стать для людей так же гибельно страшен, как Спенсер. И он ушел из жизни, предварительно навеяв в мой мозг важные математические истины, послав через Артемьева сообщение об Олли. И я силою аварии на Марсе стал наследником Спенсера, вероятно, и Андрея подготавливали к этому, но у Андрея так далеко не зашло, как у меня. Я теперь их представитель на Земле, канал, через который может пролиться яд. А я не хочу быть источником зла, не хочу, не хочу!.. Нет, — сказал себе Генрих, пораженный новой мыслью, — нет, все не так, как вообразилось. Нет, как же смел я подумать, что одного они там, в своем невообразимом далеке, не предугадали, не поняли, не учли: возможности собственной гибели. Все они учитывали, ото всего защищались. Вот она, их защита: мое внезапное понимание! Да, так! Так, и не может быть иначе! Живые датчики связи осуществляют свои функции бессознательно, это их вторая жизнь, тайная, неподозреваемая. Нет, они не сознательно творящие свое дело Олли! А в момент опасности они или гибнут, как Спенсер, или их озаряет понимание, как Гаррисона. И Гаррисон уходит из жизни сам. Безопасность здесь, в мгновенно пробуждающемся сознании, что ты опасен. Они уверены в тех, кого выбрали! Какое уважение в том, что осужденного одаряют пониманием его судьбы!»

Генрих включил двигатель шага. В костюме стало легко ходить. Генрих прошелся по аллейке, постоял у пирамидального тополя, задрал голову вверх. Тучи мчались быстрей, опускались ниже, становились темней. Генриха наполнил еще неизведанный острый, как сердечная боль, приступ любви к миру, к любой его вещи, движению и звуку. Он когда-то лишь жил в мире, мир был лишь его окружением, а теперь он стал сопричастен всему в мире, с радостной болью ощутил кровную связь с ним.

Он подошел к розовому кусту. Еще недавно это был пышный кудряш, сейчас он простирал оголенные ветки, всеми ветками дрожал на ветру. Генрих погрузил в него руку, пошевелил в чаще скользких, в колючках, прутиков, с нежностью сказал: «Не бойся, я не сделаю тебе зла!» Он погладил забронированными в пластик пальцами ствол покачивающегося тополя, и ему тоже сказал: «Не бойся!» Потом сел на гранитный барьер и пообещал пустому, тускло поблескивающему розовым мрамором фонтану, что зла и ему не будет. Рядом возвышались три валуна — в центре серый гранит из Скандинавии, справа базальт с Луны, слева красный вулканит с Марса. Раньше Генрих лишь бросал на них рассеянный взгляд — ни земные, ни небесные камни его не интересовали. А сейчас он подошел к трем камням, внимательно пригляделся к ним. В угрюмости их чудился страх, недвижная надменность их тел скрывала боязнь… Он гладил поочередно камни Земли, Луны и Марса и растроганно шептал им: «Я ваш, я не изменю вам». И гравию, шумящему под ногой, он грустно сказал: «Ты говоришь моим голосом!» И, опершись рукой на спинку скамейки, он с болью заверил ее: «Я сидел на тебе не для того, чтобы вредить тебе!» А ветру, гремевшему кругом, он взволнованно крикнул: «Твой, твой, всегда твой!»

Хлынул дождь — неистовый, мощный, громогласный. И сразу стих ветер, перестали испуганно метаться деревья, ошалело извиваться кусты и травы, все голоса замолкли, движение замерло. Все звуки были теперь отданы рушащейся воде, и лишь она одна двигалась в окружающем мире. И Генрих, открыв лицо холодным потокам, с закрытыми глазами упоенно шептал: «Я дождь! Я дождь!» Это было новое ощущение, новое понимание, новое озарение, все прежние приникновения к истине потонули и растворились в нем. Генрих сказал радостно: «Я тополь!» — и отошел от тополя. Гравий молчал под ногами, по гравию гремела вода, Генрих прошептал: «Я земля! Я вода!» Он глянул вверх, не было туч, была плотная белесая мгла. И Генрих медленно и торжественно произнес: «Я тучи! Я небо!» — и возвратился к скамейке. Время исчерпало себя, время переставало быть — надо было исполнять задуманное.

Генрих проглотил приготовленные еще вчера пилюли, надавил на пусковые кнопки электромагнитного и гравитационного экранов и, выпадая из мира, которым с такой всеощутимостью вдруг стал сам, успел лишь прошептать: «Я — жизнь!»

3

— Только вы можете это сделать, — взволнованно сказал Боячек. — Модель Н-5 вышла из вашей лаборатории.

— Только ты, Рорик! — эхом откликнулся Рой. Роберт Арутюнян, после смерти академика Ивана Томсона возглавивший Лабораторию нестационарных полей, хмуро уперся глазами вниз. Экранный костюм высшей автономности был создан еще при жизни Томсона. И их, сотрудников Томсона, тогда занимала проблема обеспечения максимальной защиты от внешних воздействий — задача, прямо противоположная той, что ставилась сейчас. Труднейшая проблема, захватившая их тогда, была решена блестяще. Высшая автономность среди вещей и сил мира стала высшей отстраненностью от вещей и сил. Экранированный выпадал из мира почти совершенно. Средств воздействия на экранированного не существовало.

— Но как он сумел получить этот костюм? — растерянно пробормотал Арутюнян. — Сколько я знаю…

— Вы правы, разрешение на пользование таким костюмом дается крайне редко, — прервал его Боячек. — Но Генрих имел разрешение. Я сам внес его в список. Себя не внес, а его поставил. Вы тоже имеетесь в том списке, друг Роберт.

— Ты уверен, что он жив? — спросил Арутюнян Роя после некоторого молчания.

— Уверен! — быстро сказал Рой. — Если бы он хотел немедленной смерти, он пустил бы себе в мозг разряд. Он принял медленно тормозящие жизненные процессы пилюли. Он умирает, но пока жив и еще некоторое время будет жив — сутки, во всяком случае.

— Ты убежден, что он не бежал с Земли на другие планеты? — снова спросил Арутюнян.

Ему ответил Боячек:

— Исключено. Я послал предупреждение всем космопортам, астропортам и аэропортам.

— Никто не сможет узнать, что он проникнет в машину, — заметил Арутюнян.

— Мы это учитывали. Все рейсы временно отменены. Машины земные и межпланетные задержаны на своих местах. Генрих может передвигаться только при помощи собственных двигателей или на авиетке. Авиетка будет казаться пустой.

— Пустую летящую авиетку засечь легко, — согласился Арутюнян.

— Он не двигается никуда, — настойчиво указал Рой. — Он притаился где-нибудь в укромном уголке и медленно впадает в небытие. Говорю вам, он захватил пилюли не для того, чтобы они лежали в кармане! Я знаю Генриха!

Арутюнян обвел глазами заставленное механизмами помещение — разговор происходил в аппаратном зале Лаборатории нестационарных полей — и сказал, колеблясь: