Читать книгу "Гаугразский пленник - Яна Дубинянская"

Роб. Попыталась пойти беспроигрышным путем: представить себе его — тогдашнего, молодого, безбашенного авантюриста, мой воплощенный идеал свободы. Не может же быть, чтоб я не помнила квадратные плечи, коричневое лицо, широкую улыбку, неистовую брань, запах мужского пота, артефактную подвеску с выпавшим камнем… И тот последний поход по ночной тропе, когда гебейщик Чомски рванул меня за шнур, обвязанный вокруг талии, а Ингар…

Ингар. Живое, щемящее чувство потери. А Роб… что ж, Роб, кажется, еще жив. Немедленно отнести его в капсулу и отправить с Аськой в Глобальный социум.

Все остальное — как-нибудь потом.

Повернулась к нему, сдернула покрывало со стариковского — да нет, все еще мощного и квадратноплечего тела. В нем не меньше девяноста килограммов; н-да. Как некстати, что здесь лестница… Что ж, если две гаугразки мне помогут, втроем мы, пожалуй, без проблем снесем его вниз. Еще надо будет снять с него артефактную одежду; ну, это, допустим, не так уж трудно, Аська справится. Затем доставит Роба в обычную городскую клинику, расскажет нашу легенду… Легенда, конечно, самое слабое место во всем плане. Впрочем, я и не рассчитываю, что возвращение пусть даже мертвого человека по имени Робни Калан в Глобальный социум пройдет без внимания ГБ. Но им понадобится время, чтобы разобраться и поверить. А когда вопрос все-таки вылезет нахально-острым шилом и звучно потребует решения, я уже вернусь. Может быть.

Глянула из-под низу на мать и дочь. Ближе к делу:

— Помогите! Я держу за голову, Юстаб за ноги, а вы…

Женщина, имя которой я так и забыла спросить, коротко кивнула и, подойдя, склонилась над ним. Мягко оттеснив меня, сама зашла с головы и взяла в ладони лицо; тонкие пальцы утонули в дремучем седом волосе. Пожалуйста, какая, собственно, разница. Я поискала глазами девочку: ну?..

Юстаб нигде не было.

Махнула рукой: в принципе можем обойтись и без нее. Примерилась к Робовым ногам, босым, но заскорузлым настолько, что кожа на пятках казалась подошвами артефактной обуви. Ногти, желтые и утолщенные, похоже, были поражены какой-то доглобальной болезнью… проглотила комок липкой гадливости. Ничего. Потом. Я привыкну. Я справлюсь.

И тут неизвестно откуда — прямо в мозгу? — прозвенел девичий голосок; точь-в-точь как тогда:

— Оставьте его.

Я поднатужилась, отрывая ноги брата от кошмы; тяжелый. Стоп, а его жена что, разве не помогает? Вскинула глаза: точно, чернокосая женщина уже не держала в ладонях бородатые щеки, она даже отступила на шаг!.. Не понимаю. Последовала заминка, в течение которой я припоминала наиболее сильные, действенные выражения на северном наречии…

И тут мне в лицо ударил порыв горячего ветра. Резкий и раскаленный, опаливший, кажется, ресницы и брови.

Слова вспомнились сами собой. Но уже не показались достаточно сильными.

И снова тонкий голосок:

— Оставьте его, слышите?!!

Девчонки по-прежнему не было видно, зато по комнате заметались, закручиваясь спиралями, огненные вихри, затрещали снопы голубых искр, натужно заскрипели оконницы, с грохотом посыпались с полок артефактные кувшины, взрываясь к самому потолку глиняными черепками. И невыносимый всепронизывающий звук: то ли визг, то ли вой, то ли стон…

— Юстаб! — гневно и чуть испуганно крикнула женщина.

А старик, который был моим братом Робом, лежал посреди этого шума и неистовства спокойно, как труп. Я невольно обтерла ладони о комб и тут же устыдилась своего движения. И уже не удивленно, даже со смутным одобрением следила, как на простертое тело сам по себе наползает, будто волна, край покрывала, скрывая под собой руки, плечи и седую бороду.

Женщина что-то произнесла: не на северном наречии, не на южном, не на срединном… ни на одном из известных лингвистической базе ГБ. Разумеется, как же иначе.

Разом все стихло. С сухим треском распался на части надтреснутый кувшин.

— Скажи ей, — в голосе женщины была одна смертельная усталость, — куда и зачем ты хочешь его увезти. Она должна знать. Он ее отец.

И я послушно заговорила.

Я старалась быть логичной и убедительной, тщательно отфильтровывая при этом готовые прорезаться интонации Наставницы или Воспитальки. Простой и доступной — но без заискивания и панибратской фальши. Краткой; при самом лучшем раскладе время у нас ограничено. Достаточно жесткой — но не допуская прямого давления на психику и гебейных пауз. Как если бы говорила с Аськой. С моей девочкой, которая, хоть и немного помоложе, точно такая же независимая, обидчивая, ранимая, всегда правая, готовая противостоять всему миру… с ума сойти, до чего же мне повезло, что Аська не владеет еще и магией!

Мать в переговоры не вмешивалась. Подозреваю, давным-давно разуверилась в собственных возможностях как-то повлиять на свое чернокосое чудо.

Невидимая девчонка возражала, возмущалась, обвиняла, заходила в тупик и даже выпустила в меня в качестве последнего аргумента еще один горячий вихрь. Она уже верила мне. Она понимала, что уходит время. Сознавала бессилие своего волшебства перед неподвижным телом на кошме. И все-таки не хотела уступать кому бы то ни было право спасти его.

И тогда ее мать бросила одно короткое непонятное слово.

Подошла к Робу, нагнулась, откинула покрывало.

Без малейшего усилия подхватив грузного мужчину на руки, она нежно, словно ребенка, понесла его к выходу. И дальше, вниз, мерно отсчитывая шагами ступени каменной лестницы.

Мильям

— Я думала, ты полетишь с ним, — сказала Мильям.

Чужая женщина вскинула голову:

— Асте уже почти девять лет, она справится. И маршрут запрограммирован.

Мильям имела в виду совсем другое. И готова была поклясться, что женщина с зелеными, как у Валара, глазами прекрасно поняла, что именно она имела в виду.

Ладно. Пусть. Поддержим предложенную игру:

— Он будет жить?

— Не знаю. — Она вздохнула. — Не могу обещать. У нас высоко развиты медицинские технологии, в том числе и реанимационные… но не знаю. Я видела, как исцеляют ваши женщины. У нас такое невозможно. Хотя не исключено, что наша медицина, наоборот, эффективна там, где бессильна ваша магия. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Мильям кивнула.

Сумерки упали внезапно, как всегда бывало, когда солнце пересекало невидимую линию вечера, скрываясь за крышей дома по другую сторону улицы. Лицо Юсты Калан посерело, смазалось, потеряло рельефность. Так странно: Мильям представляла ее себе совсем другой. Больше похожей на Робни. Меньше похожей на обычную глобалью женщину в одежде глобальего мужчины; впрочем, ни пол, ни одежда не имеют для них особого значения.

Зачем она осталась здесь? С момента ее появления в жилище — все время, пока тут бушевала Юстаб, и вплоть до их спуска по лестнице во двор, к прозрачной капсуле с восторженно-испуганной девочкой внутри, — Мильям не сомневалась: Юста прилетела только за ним. За Робни Каланом, своим братом. Забрать его с собой, в Глобальный социум, туда, где он родился и прожил бы всю жизнь, если б Могучий дал ему правильную судьбу.