Читать книгу "Огнем и водой - Дмитрий Вересов"

– Господин Иволгин?

А вот это было уже странно – Вадим не мог припомнить человека, который дружелюбно улыбался ему в окно.

– Вадим Иволгин?

– Да… – ответил он нерешительно, словно сомневаясь в том, что действительно является Вадимом Иволгиным.

– Как я рад, что вас встретил! – Мужчина, проворно выбравшийся из машины, говорил с акцентом.

Домовой ничего не понимал, а тот уже тряс ему руку. Пожатие было крепким.

– Я здесь по делам, задержался ненадолго, позволили обстоятельства. Моя фамилия Эймс! Кирилл мне многое рассказывал о вас. Кирилл Марков.

Теперь кое-что становилось понятным. Домовой закивал.

– Вы позволите, я вас немного провожу…

Машина тронулась с места, не дожидаясь господина Эймса. Вероятно, водитель заранее получил четкие инструкции.

Вадим подумал, что Эймс может сообщить какие-нибудь новости о Верочке.

– О, с ней полный порядок. Очаровательная малышка – просто прелесть. Такое счастье, что все закончилось благополучно. Европейская медицина движется, как это у вас говорят – семимильными шагами! И это большое благо, что вы смогли воспользоваться ее услугами… Сами не планируете переехать?

Вадим вздохнул, он уже устал от объяснений, но элементарная вежливость требовала ответить.

– Кому я там нужен? Да и не выпустят меня, я ведь работаю на оборонном предприятии. Кстати, еще пару лет назад наш разговор мог бы обернуться неприятными последствиями. Я и сейчас не уверен, что за нами нет слежки!

– Поверьте мне, нет! – сказал англичанин, и было видно, что он это знает наверняка. – Впрочем, теперь все будет по-другому. Я как профессионал ценю вашу преданность делу и уверен, что очень скоро она будет вознаграждена.

Вадим мягко улыбнулся, однако приятно было слышать это, пусть Эймс и иностранец, который, как убежден был Домовой, ни черта не понимает в его положении. Другие тоже не понимали, однако всегда старались уговорить его бросить «Ленинец».

– Очень скоро! – сказал Эймс. – Такие люди, как вы, – истинное сокровище. Я думаю, если Россия и сможет выбраться из кризиса, то только благодаря таким, как вы…

Домовой подумал – жаль, что этого не слышит его мать. И Сагиров что-то подобное на поминках говорил. Пожалуй, чересчур большая ответственность для сотрудника с четвертой формой допуска.

– Боюсь, вы слишком высокого мнения о моем положении… – сказал он с улыбкой.

– Нет, Кирилл мне объяснил, – возразил Эймс. – Сказано ведь «…и не у разумных богатство и не искусным благорасположение… Но время и случай для всех их!..» – продолжил он, словно обращаясь уже к самому себе.

– «Ибо человек не знает своего времени»? – закончил за него Вадим.

– Да, но иногда другие знают за него! – сказал Эймс. – Например, я могу определенно сказать, что ваше время скоро придет! Непременно придет. Вот, для вас… – Он протянул Маркову небольшой конверт, в котором находились фотографии.

Верочка в парке при больнице. С Наташей, с Кириллом… Лучшего подарка в этот вечер Иволгин не мог получить. Эймс, видя, что Домовой всецело занят рассматриванием снимков, поспешил откланяться. Распрощались душевно. Вероятно, причиной тому было вино, которое они пили с Кисой – по-студенчески, в парке, из горлышка, но Домовой проникся симпатией к этому незнакомому, в общем-то, человеку. Слова его были именно такими, какие употребил бы восторженный иностранец в России, но что-то в облике Эймса не вязалось с пустопорожней болтовней о перестройке и гласности.

Вадим, впрочем, не стал тогда над этим задумываться, а вскоре и вовсе забыл об их разговоре.

* * *

Наташа и раньше частенько думала о том, как ей повезло с друзьями. И сейчас был повод об этом вспомнить. Пока она ездила в Россию за дочерью, Джейн нашла для нее роскошную квартиру недалеко от клиники, избавив от лишних хлопот. Все счета оплачивал Курбатов. Наташа редко просила у него деньги – ей хватало собственных заработков. При всех своих недостатках, Курбатов обладал чувством справедливости и сейчас не спорил. Квартира была роскошной, а значит, вполне соответствовала ее нынешнему статусу. Хозяин-немец перебрался в Америку, как он признавался Джейн, по двум причинам – бизнес и усталость от этого шума и гама с объединением страны.

Кардиологическая клиника находилась на окраине Западного Берлина, в живописном месте, где совсем рядом, в лесу, жили самые настоящие дикие кабаны. Верочка, узнав об этом, всерьез заволновалась – вдруг они придут сюда, в больницу. Пришлось показать ей крепкие ворота, а охранник поклялся, правда, по-немецки, что никаких кабанов не пропустит.

Верочка успокоилась. При больнице был чудесный сад, и, как только девочка смогла совершать прогулки, они с Наташей целыми днями бродили по аллеям. Вера оказалась очень коммуникабельной, успела познакомиться с несколькими пациентами и быстро выучила пару нужных… фраз – Danke schön и Guten Tag.

Каждый день она спрашивала у матери, почему не может приехать папа. Это было, пожалуй, единственным досадным моментом. Как объяснить маленькой девочке, что означает «невыездной»? Так же сложно, как объяснить, почему мама и папа живут раздельно. Впрочем, Верочка пока не углублялась в эти вопросы – слишком много на нее свалилось новых впечатлений.

Она с серьезным видом рассматривала светлый след от шрама. Он должен скоро почти совсем исчезнуть. Девочка была слишком мала, чтобы беспокоиться из-за этого, но Наташа уже думала о ее будущем.

– А правда, что мне вынули старое сердце и вставили железное? – спросила как-то дочка.

– Господи, кто тебе такую чепуху сказал?

– Один мальчик, он тоже тут лечится! Он тоже русский, – объяснила малышка.

– Никакое у тебя сердце не железное! – Наташа обняла ее и поцеловала в лоб. – Самое лучшее на свете сердечко!

Верочка нахмурилась – похоже, вариант с железным сердцем ей нравился больше. Она уже не жалела о том, что пришлось перенести школу на следующий год. Дядя Марков, которого она смутно помнила, теперь регулярно навещал ее в больнице вместе с Джейн.

В театральной деятельности Маркова как раз наступил перерыв, и это было очень кстати – Кирилл близко принял к сердцу случившееся с Верочкой. Переживал едва ли не столь же сильно, как и ее отец. В голосе друга звучало такое страдание, что Кириллу стало страшно. Он слишком хорошо знал Вадима. И понимал, что тот не переживет потерю дочери, даже если у него хватит воли не наложить на себя руки…

Люди иногда перестают жить не умирая.

В день операции Марков пошел в церковь и поставил свечку. Церковь была протестантской, но Кирилл подумал, что если Отец Небесный и правда существует, и если Он снисходит хотя бы иногда до просьб своих детей, то вряд ли станет вникать в конфессиональные различия.

В качестве старожила в Германии Кирилл смог дать Наташе несколько советов. В частности, рекомендовал не афишировать свою национальность. В то время русские еще не ассоциировались у западного обывателя с беспощадной мафией и тотальной коррупцией, напротив – русское было в моде, и ему самому до чертиков надоели политические дебаты, в которые его пытался втравить каждый второй из встреченных немцев. Нет, не хотел Кирилл Марков выступать в роли представителя России на Западе – чересчур большая ответственность. Политическими настроениями немцев интересовался мало. К тому же он едва сумел выучить несколько слов по-немецки. Это казалось странным – там, на другой стороне, ему случалось говорить на этом языке. Видимо, навыки отключались при возвращении. Работал какой-то защитный механизм, спасавший его от перегрузки. Тем не менее совсем не касаться политики было невозможно.