Читать книгу "Недоподлинная жизнь Сергея Набокова - Пол Расселл"

При написании романа мне помогал целый ряд исследователей, среди которых были Алиса Барретт, Крейг Либман, Джозеф Лэнгдон, Мэтью Хантер, Джуин Пейк. За любое неверное использование и истолкование малоизвестной информации, которую они героически для меня собирали, ответственность несу только я. Я должен поблагодарить также Дэвида Янга и Дэвида Уолкера, заразивших меня любовью к произведениям Набокова еще в то время, когда я был студентом Оберлина; и Дэниэля Р. Шварца, Эдгара Розенберга и Гарри Шоу, членов моей диссертационной комиссии, очень помогавших мне, когда я писал о Набокове в Корнелле. Неизмеримо многое к моему пониманию этого писателя добавили и студенты Вассара, в котором я многие годы вел семинары по Набокову.

Огромное, огромное спасибо моему неутомимому литературному агенту Харви Клинджеру и блестящему редактору из «Cleis Pres» Фредерику Делакост. Бесценные советы в ходе долгого процесса написания и переписывания романа давали мне некоторые мои доверенные читатели, и я с благодарностью признаю помощь, которую получил от Криса Брэма, Мэри Бэт Кашетта, Джонни Шмидта, Джуин Пейк и в особенности от покойной Рэй Янг (1916–2010), которая не только множество раз перечитывала мою рукопись, но даже позволила мне в одну ослепительную рождественскую неделю, которую мы провели в Уэстбрук-Хаузе, Фром, Сомерсет, прочитать ей всю книгу вслух.

По-настоящему думать об этом романе я начал одним июньским вечером 2004 года, когда отправился с моим другом Карен Робертсон в «Нью-Йорк Сити Балет», чтобы посмотреть три бессмертных творения Стравинского и Баланчина, среди которых был и «Аполлон», на премьере которого (1928) я представил себе Сергея. После театра мы допоздна обедали в ресторане неподалеку от «Линкольн-центра» — я описал, выполняя просьбу Карен, этот роман, тогда еще зачаточный, хотя некоторые исследования я уже проводил. Рассказал ей о том, что уже узнал, и совершенно случайно, в общем, как то бывает в разговоре, начал воссоздавать образ несчастного, отвергаемого всеми юноши, отважно отыскивающего свой путь среди удовольствий и угроз Парижа, и взрослого мужчины, вознаграждаемого — слишком ненадолго — любовью перед тем, как все погружается во мрак. И постепенно он возник передо мной, точно мотылек, бьющийся летней ночью об оконное стекло освещенной комнаты, — мой прелестный, кроткий, призрачный и непритязательный спутник.

Этому призраку и посвящается моя книга.