Читать книгу "Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков"

очень приятен. Три его помощника – я, штабс-капитан Левицкий и штабс-капитан Пуницкий[146], из окончивших курсы Академии – и личный адъютант главнокомандующего поручик Фиников, заведовавший шифровальной частью, составляли отделение. Генерал-квартирмейстером был молодой 39-летний генерал-майор Евгений Васильевич Масловский[147], ближайший сотрудник генерала Юденича, начиная с известной Сара-камышской операции вплоть до взятия штурмом Эрзерума, правая рука главнокомандующего при проведении всех операций на Кавказском фронте, кавалер ордена Святого Георгия 4-й степени, Георгиевского оружия и английского ордена Михаила-Георгия за Эрзерум.

Видный, стройный, сухощавый генерал, с красивым тонким лицом, спокойный, уверенный, очень корректный, но неумолимо строгий в служебных отношениях, прошедший еще до войны, в 1910–1913 годах, школу боевой деятельности в роли начальника штаба нашего Ардебильского отряда в Персии и только что сдавший 153-й пехотный Бакинский полк 39-й пехотной дивизии, принятый им после Эрзерума и проведший с ним Эрзинджанскую операцию, заслуживший за год командования любовь солдат и уважение офицеров полка.

Начальником штаба фронта был Генерального штаба генерал-лейтенант Томилов[148], спокойный, уравновешенный, предоставивший генерал-квартирмейстеру ведение оперативных дел еще со времен, когда последний был лишь начальником оперативного отделения фронта и разрабатывал все операции, начиная с Саракамышской.

Жизнь в Тифлисе шла почти что мирным темпом, и приятно было по окончании работы в оперативном отделении, запечатав его и приставив часового, окунуться в атмосферу, далекую от действительности войны. С почетным отозванием генерала Юденича и прибытием на его место генерала Пржевальского наружно жизнь штаба не изменилась, но чувствовалось, что нет прежней твердости не только в военных вопросах, но и во взаимоотношениях с Закавказским комиссариатом, глазами и ушами Временного правительства.

В ближайшие дни после ухода генерала Юденича я был свидетелем уличных беспорядков – толпа громила магазины. Это было результатом дороговизны и нехватки некоторых продуктов, но заставляло призадуматься, что не все благополучно и нужна твердость власти, а ее-то сама власть не желала и сознательно подрывала авторитет на местах.

В конце июля произошли перемены и на верхах Верховного Главнокомандования – ушел генерал Брусилов, замененный генералом Корниловым. Генерал Корнилов, вступив в командование, круто повернул, потребовав от Временного правительства решительных мер, до смертной казни, дабы восстановить дисциплину и боеспособность армии. Результаты этой твердости не замедлили сказаться, все присмирело, и если бы Временное правительство честно пошло по указанному пути, то оздоровление пошло бы, так как это бросалось в глаза, наблюдая штабные команды.

В августе я был дежурным офицером Генерального штаба, на моей обязанности было, в частности, наблюдение за работой связи штаба с фронтом и со Ставкой Верховного Главнокомандующего, прием и передача оперативных распоряжений.

Поздно вечером в помещение штаба прибыли три представителя от Закавказского комиссариата, в полувоенной форме, так называемой земгусарской, с пышными красными бантами на груди.

Прибывшие прямо направились в аппаратную комнату, где находились юзовские и морзовские телеграфные установки, и попытались убедить телеграфистов принять и передать на фронт по прямому проводу какую-то телеграмму, но те, основываясь на инструкции, отказывались принимать без ведома дежурного офицера Генерального штаба. Я, подошедши, узнал, что это распоряжение министра Керенского, объявлявшего изменником Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова. Так как делегаты настаивали, то я прошел в помещение караула и, вызвав караульного унтер-офицера, объяснил ему дело и напомнил, что без разрешения генерал-квартирмейстера никто не имеет права сообщаться с фронтом, и прямо спросил, исполнит ли караул мой приказ удалить этих лиц, получив утвердительный ответ, я потребовал у этих лиц удалиться и, получив наглый отказ, приказал караулу очистить аппаратную от них.

С превеликим удовольствием я наблюдал, как катились вниз по лестнице представители революционной власти, чувствуя на своей спине острия штыков. В этот же вечер из штаба Верховного пришла телеграмма, объяснявшая провокацию мерзавца Керенского. Генерал Масловский, извещенный и прибывший в штаб, одобрил мои действия и приказал телеграмму Верховного передать по прямому проводу на фронт.

К сожалению, действия Главнокомандующего не были решительны. Генерал Пржевальский, правда, приказал занять под контроль телеграф и центральные станции города, но этим он и ограничился. Мне до сих пор непонятна нерешительность командования, так как раз переворот, то действовать нужно решительно и быстро. В Тифлисе три четверти гарнизона выполнили бы приказ командования, и действия караула от 507-го запасного полка показательны, но, конечно, при условии, что командование должно действовать быстро и решительно.

Нужно было арестовать «Закавказский комитет», орган Временного правительства; объявить край на осадном положении, передать полноту власти военным властям и арестовать всех видных комитетчиков; объявить введение полевых судов, а железные дороги со всеми агентами объявить военнообязанными. Удары должны были быть решительны и суровы и без колебаний и должны быть проведены во всех крупных центрах государства.

Между тем что мы наблюдали? Вся подготовка прошла под знаком сплошной провокации господ Савинковых, Львовых и Керенских; движение корпуса генерала Крымова на Петроград – это возвращение с маневров; эшелоны идут, как хотят железнодорожные власти в лице Викжеля, на станциях следования идет пропаганда против Верховного Вождя; генерал Корнилов не пошел сам с войсками на Петроград, не захватил верными частями линии железных дорог, по которым двинуты части, и не объявил их на осадном положении со всеми вытекающими последствиями. В ответ на обвинение, брошенное в лицо Верховному Командованию, следовало начать беспощадный террор сторонникам г-на Керенского и Ко, дабы сорвать их подлую провокацию. Как оказалось, Ставка ничему не научилась и продолжала наивно действовать, как и при подавлении солдатского бунта в дни, предшествовавшие отречению Императора: те же ошибки, то же разгильдяйство, и в результате – те же результаты.

Между тем быстрые, не дающие опомниться действия вызывают панику и уважение, чтобы разнузданная масса почувствовала, что с ней не болтают, а приказывают и за неисполнение следует расстрел на месте, так как здесь более, чем где-либо, применимо, что «промедление смерти подобно». На деле же корпус генерала Крымова шел не на захват власти, а, как я уже сказал, будто бы возвращался с маневров на зимние квартиры, эшелоны перемешивались и пропускались железнодорожниками, как им заблагорассудится; делегации Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов на станциях делали свое разлагающее дело, вместо того чтобы болтаться на телеграфных столбах. Сам командир корпуса отправляется для переговоров с объявленным изменником г-ном Керенским, где не то стреляется, не то застрелен; корпус, лишившийся своего командира и смущенный ловкой пропагандой, оказался разложившимся у дверей столицы, Ставка с Верховным Главнокомандующим потеряла связь, и переворот сорвался. Боязнь гражданской войны неуклонно вела к ней, и терялся последний шанс не только избежать ее, но и спасти от смерти армию и страну. В