Читать книгу "Государево дело - Иван Оченков"

– Зачем вы это сделали? – со смехом спросила Женевьева, обгладывая утиную ножку. – Я могу понять, зачем вы подпоили меня, слабую женщину, но посла императора…

– Что вы, дорогуша, я оказал ему и его сюзерену честь!

– А подливая это сладкое вино мне, вы тоже оказывали честь?

– Нет. Вам я окажу честь немного позже.

– Какой вы коварный человек!

– Дорогой Иоганн Альбрехт, – подошел к нам, улыбаясь во все тридцать два зуба, Фридрих Гольштейн-Готторпский, – вы мой герой! Я так счастлив, что вы приехали на этот съезд. Я давно хотел увидеть вас и поговорить…

– Не вижу препятствий, мой друг. Приходите вечером ко мне, и мы вдоволь пообщаемся.

– Кажется, сегодня вы будете заняты! – со смехом указал на мою спутницу племянник короля Дании.

– Не беспокойтесь, у меня достанет сил и на то и на другое.

– Какая самоуверенность! – пьяно захихикала француженка.

Ночью похолодало, и даже прошел небольшой дождь, к счастью, быстро прекратившийся, но успевший тем не менее до нитки промочить всех ночевавших под открытым небом. Однако в предусмотрительно разбитых для гостей шатрах было сухо и уютно, и высокопоставленные господа мирно почивали, не помышляя о неудобствах, выпавших на долю охраны и слуг.

Впрочем, как оказалось, даже в столь ранний час далеко не все продолжали спать. К примеру, одна молодая и, можно даже сказать, прекрасная дама, заночевавшая у Иоганна Альбрехта Мекленбургского, отодвинувшись от безбожно храпевшего рядом мужчины, приподнялась на своем ложе. В шатре ужасно пахло перегаром, а во рту чувствовалась неприятная сухость.

– Как низко ты пала, Женевьева! – с горечью сказала она сама себе. – Еще немного – и рядом станут оставлять пару монет для тебя…

Впрочем, судя по всему, плату брать было не за что. Никто на ее честь не покусился, и даже продолжавший выводить носом невероятные рулады принц Ульрих Датский всего лишь спал, демонстрируя полную неспособность к альковным подвигам.

Надо было как-то привести свой наряд в порядок, но ее единственная служанка осталась в замке, если так можно было назвать ту развалюху, что оставил ей покойный супруг и не сумели отнять его алчные родственники. Самой с платьем не справиться, но если накинуть плащ и как можно скорее уйти, пока еще не все пробудились… Господи, кого она обманывает? Вчера ее все видели и прекрасно поняли, что должно произойти дальше. К тому же это дело еще не закончено… Как же все это гадко.

– Вы уже проснулись? – поинтересовался я из-за занавеси, делившей шатер на части.

Женщина вздрогнула, и ее испуганный взгляд стал на мгновение жалким.

– Что произошло? – пролепетала она. – Я ничего не помню…

– Держите! – протянул я ей серебряный стакан.

– Ой, горячий, – удивилась она. – А что это?

– Сбитень. Такой русский напиток. Ночью был дождь, и почти весь заготовленный хворост намок, так что это наш единственный завтрак.

– Простите, сир, а как я оказалась с…? – с непонятным выражением на лице поинтересовалась Женевьева, отхлебывая ароматное питье мелкими глотками.

– Рядом с Ульрихом? – улыбнулся я. – Это моя вина. Вы с ним так много выпили, что свалились почти одновременно. Я приказал слугам унести вас в шатер, но мне и в голову не пришло уточнить, что укладывать гостей надо в разных местах. А мои стольники и стряпчие – люди простые и бесхитростные. Им надо говорить все конкретно, иначе такого наворотят… Кстати, как любезный кузен вел себя? Надеюсь…

– О нет, – поспешила успокоить меня фрау Мюнхгаузен. – Князь-епископ спал сном младенца.

– В смысле всю ночь кричал, а под утро обгадился?

– Фу, – поморщилась она, – как вам не стыдно!

– Ну извините.

– Мне нужно привести себя в порядок, – вздохнула дама, ухитрившись придать своему лицу выражение застенчивости.

– Собственно, я за этим и пришел. Женской прислуги у меня нет, а стряпчие, боюсь, с вашим туалетом не справятся.

– Вы хотите помочь мне?!

– Ну, скажем так, у меня есть кое-какой опыт в этом деле. В смысле одеть-раздеть даму.

– Могу себе представить! – саркастически отозвалась фрау Мюнхгаузен.

– Так вам нужна помощь или нет?

– Да!!! – разозлилась Женевьева, но тут же успокоилась и спросила деловым тоном: – Мне необходимы вода, полотенце, зеркало и, если возможно, гребень. Мой слишком мал.

Надо отдать должное француженке: получив все требуемое, она достаточно быстро привела себя в порядок, что, принимая во внимание мою не слишком квалифицированную помощь, было практически подвигом.

– Вашу Ласточку подковали, так что можете ехать, – сообщил я как бы между прочим. – Приказать моим людям сопроводить вас?

Прекрасные голубые глаза уставились на меня с легким недоумением. Судя по всему, вдовушка рассчитывала на более долгое и выгодное знакомство, но предложения, которого она явно ждала, так и не последовало.

– Благодарю, сир, я доберусь сама, – закусила губку Женевьева.

Оседланная кобылка ожидала нас, едва мы покинули шатер. Стоявшие на часах рынды вытянулись в струнку, а улыбчивый Равиль помог фрау Мюнхгаузен забраться в седло.

– Прощайте, сударыня, и поминайте иногда бедного Странника в своих молитвах!

– Непременно, ваше величество, – учтиво поклонилась та и натянула поводья.

Ласточка фыркнула, покосилась на все еще улыбающегося татарина и, повинуясь приказу хозяйки, пустилась вскачь.

– Проследить! – велел я Михальскому и вернулся к себе.

Дождавшись, когда царь уйдет, Ванька Хованский почесал нос и шепотком спросил у стоящего рядом Пожарского:

– Видал?

– Не твоего ума дела! – буркнул тот.

– А чего?

– Ничего! Будет как с Борькой Репниным.

– А что с ним?

– Так подпил вчерась и вздумал позлословить на сей счет. Говорил-де, невместно государю эдак…

– Ну, это я слыхал, – усмехнулся княжич. – И что с того?

– Ничего! Панин ему в рыло дал, а Михальский вдругорядь сулился выпороть, ежели не уймется!

– Да ну! – изумился Хованский. – Князя?

– Вот тебе и ну!

– Врешь!

– Поди спроси!

– Не, – помотал головой Хованский. – Что мне, делать больше нечего, о Ехидне[112] справляться?

Братья-герцоги Юлий Эрнст и Август Младший среди прочих правителей германских княжеств слыли людьми просвещенными и справедливыми. И в самом деле, пока они правили, Брауншвейг, прежде находившийся в весьма плачевном состоянии, окреп и разбогател, так что нет ничего удивительного, что подданные боготворили своих сюзеренов.