Читать книгу "Поменяй воду цветам - Валери Перрен"

Здесь тоже все разрослось, как в книжке сказок Леонины: плющ и дикий виноград карабкались вверх по стенкам, деревья хвастались друг перед другом желтыми, красными и розовыми листьями, земля притягивала взгляд цветочным ковром. Можно было решить, что сад перекрасили, как и спальню.

Виолетту он увидел не сразу. Она сидела на корточках в огороде. Они не виделись девятнадцать лет. Сколько ей теперь?

Не разнюнивайся!

Она была в черном платье в белый горошек, старом фартуке и резиновых сапогах. Отрастила волосы, собранные в хвост, несколько непослушных прядей щекочут шею. Руки защищены толстыми полотняными перчатками.

Виолетта его не замечала. Она поднесла правое запястье ко лбу, как будто хотела прогнать мошку или стряхнуть травинку или лепесток.

Ему захотелось схватить ее за шею и придушить. Любить и душить. Заставить замолчать. Исчезнуть. Чтобы не чувствовать вины перед ней.

Когда Виолетта поднялась и повернулась, на ее лице не отразилось ничего, кроме ужаса. В глазах не было ни удивления, ни гнева, ни любви, ни злости, ни сожаления. Только ужас.

Не будь слабаком!

Она не изменилась. Осталась все той же хрупкой девушкой, которая наливала ему выпивку в клубе «Тибурен». Чудесная улыбка. Морщинки. Черты лица все еще тонкие, красиво очерченный рот и кроткий взгляд. Возраст выдавали разве что углубившиеся носогубные складки.

Сохраняй дистанцию.

Не называй ее по имени.

Держись твердо.

Она всегда была красивее Франсуазы, но он выбрал не ее. На вкус и цвет… как любила говорить его мать.

Рядом с Виолеттой сидела кошка, и Филипп покрылся гусиной кожей. Он вспомнил, зачем вернулся на это злосчастное кладбище. Вспомнил, что не хотел помнить ни о ней, ни о Леонине, ни об остальных. Его настоящее – Франсуаза, и будущее – тоже Франсуаза.

Он грубо схватил Виолетту и сильно – слишком сильно – сжал ее руки, как будто хотел раздробить запястья. Так человек становится палачом, чтобы ничего не чувствовать. Ты должен разбудить в себе ненависть к этой женщине. Думай о родителях, сидящих на старом диване. О чемодане Леонины в багажнике машины Коссенов, о за́мке, водонагревателе, об оторопевшем отце, о матери в старом халате. Он смотрел не в глаза Виолетте, а в какую-то точку между бровями, легкую впадинку у «истока» носа.

Как хорошо она пахнет…

Забудь!

– Я получил письмо от адвоката и принес его тебе… Слушай внимательно – очень внимательно: ты больше никогда не напишешь мне на этот адрес, ясно? Ни ты, ни твой адвокат, НИКОГДА. Я больше не хочу видеть твою фамилию, иначе я тебя… я тебя…

Он отпустил ее так же резко, как схватил, и она отшатнулась. Как марионетка. Он сунул конверт в карман фартука и почувствовал ладонью живот под тканью. Ее живот. Леонина. Повернулся. Пошел через кухню.

Толкнул стол и уронил на пол «Правила виноделов», узнал красное яблоко на обложке и вспомнил, что эта книга у Виолетты с Шарлевиля, она все время ее перечитывает. Семь фотографий Леонины разлетелись веером по ковру. Филипп после секундного колебания все-таки наклонился и начал подбирать их, одну за другой. Год, два, три, четыре, пять, шесть, семь лет. Она и правда была похожа на него. Он вернул снимки в книгу и бесшумно положил томик на край столешницы.

В этот миг крышка, девятнадцать лет придавливавшая воспоминания о годах жизни с Виолеттой, сорвала резьбу и шваркнула его по лицу. Он увидел Леонину, ее образ вспыхнул, погас, а потом воспоминания нахлынули, как штормовой прибой. Леонина в роддоме – их первая встреча. Леонина между ним и Виолеттой в супружеской постели. Леонина в одеялке, в ванне, в саду, у дверей. Леонина идет по комнате, рисует, лепит из пластилина, ест, плещется в надувном бассейне, бежит по школьному коридору. Леонина зимой, летом, в красном атласном платьице, ее ладошки, ее фокусы. И он, отец. Вечно где-нибудь в другом месте. Он – визитер в жизни дочери, родившейся вместо желанного сына. Все истории и сказки, которые он не прочел Леонине. Все поездки и путешествия, не совершенные вместе с ней…

Сев на мотоцикл, Филипп почувствовал, что из носа текут слезы. Дядя Люк говорил: «Если плачешь носом, значит, глазной дозатор слез переполнился. Все как у моторов, малыш». Люк. Любимый дядя, у которого он, ничтожный червь, украл жену.

Он сорвался с места, решив, что остановится, отъехав подальше, переведет дух и попробует успокоиться. Боковым зрением заметил крест через решетку ограды и подумал, что никогда не верил в Бога. По вине отца. Из-за молитв, которые тот все время бормотал, внушая сыну отвращение к слову Божию. Перед глазами встала картинка: его первое причастие, церковное вино, Франсуаза под руку с Люком…

Отче наш, Иже еси на небесех!Да святится имя Твое,Да приидет Царствие Твое,Да будет воля Твоя,Яко на небеси и на земли.Хлеб наш насущный даждь нам днесь;И остави нам долги наша,Якоже и мы оставляем должником нашим;И не введи нас во искушение,Но избави нас от лукаваго.Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.Аминь.

Триста пятьдесят метров он ехал вдоль кладбищенской ограды. Все быстрее и быстрее, и три мысли шли на таран, противореча друг другу.

Вернуться и попросить прощения у Виолетты. Прости, прости, прости…

Как можно скорее вернуться к Франсуазе и уехать с ней на юг. Уехать, уехать, уехать…

Встретиться с Леониной. Найти ее, найти ее, найти ее…

Виолетта, Франсуаза, Леонина.

Снова увидеть дочь, почувствовать, коснуться, надышаться ею.

Филипп впервые так неистово нуждался в дочери. Когда-то он хотел ее рождения, чтобы удержать при себе Виолетту. Сегодня он желал Леонину как ребенка. Сильнее переезда на юг, больше Франсуазы и Виолетты. Это желание заполнило все окружающее пространство. Леонина должна ждать его… где-нибудь. Да, она ждет. Он ничего не понял, потому что был плохим отцом. Теперь он впервые станет папой – там, где снова обретет ее.

Он расстегнул ремешок шлема. Ускорился на первом же повороте. Ускорился и направил машину на деревья росшего на склоне государственного леса. С ним не происходило ничего банального – картины жизни не проносились в памяти, как иллюстрации в книге, которую листаешь от нечего делать. Прямо перед деревьями, на обочине дороги, стояла молодая женщина. Нет, не может быть. Она смотрела, как он летит на скорости под двести километров и не собирается тормозить. Я уже видел ее. На старинной гравюре. Или на почтовой открытке, – подумал Филипп и нырнул в свет.

93

Мы – конец лета, жара городских вечеров, жизнь, продолжающаяся в городских квартирах.

Я еще не вошла в воду. Каждый август я оттягиваю момент первого купания. Я боюсь не найти Леонину. Не почувствовать ее. Боюсь, что она не явится на свидание – из-за меня. Что не услышит мой зов. Мой голос. Что перестала чувствовать мою любовь. Я боюсь, что больше не люблю ее как положено, что могу потерять ее навечно. Этот страх иррационален, необоснован – смерть никогда не разлучит нас.