Читать книгу "Тихий уголок - Дин Кунц"

Поняв смысл того, что сказала Джейн во время телефонного разговора, Инга Шеннек поднялась на ноги в углу:

– Значит, ты теперь совсем одна.

– Опусти задницу на стул, – свирепо прошептала Джейн.

Инга подчинилась, но села спиной к стене. На ее губах появилась улыбка, тонкая, как изогнутое лезвие меццалуны[37].

28

Мокрый с ног до головы, Силверман перешел из разгромленной гостиной в переднюю часть дома. Его глаза смотрели пустым и непреклонным взглядом, словно он был утоплен и теперь поднялся из воды, решив жестоко отомстить. Служебный пистолет он оставил в кобуре, а в руках держал «кимбер», который нельзя было отследить. Он остановился за человеком, за полым человеком с «узи», и в этот момент автоматический механизм выплюнул последний патрон из магазина.

Полый человек опустил оружие, извлек отстрелянный магазин и замер, глядя на верхние ступеньки лестницы и доставая новый магазин из кармана куртки. Вставив его в «узи», он завел первый патрон в патронник.

Силверман выстрелил ему в затылок, потом обошел убитого, не став поднимать «узи» с пола. У него оставалось семь пуль, чтобы выполнить задание Бута Кола – Рэндольфа Хендриксона, Рэндольфа Кола, – полученное несколькими минутами ранее, когда он ответил на телефонный звонок, стоя у ворот среди мертвых тел.

В доме воцарилась тишина, нарушаемая только неугомонным стуком дождя. Казалось, здание утонуло и теперь на него давил огромный столб воды, как на субмарину, превысившую максимально разрешенную глубину погружения. Сквозь окна проникал водянистый, серый свет, тени колыхались, точно листья ламинарии под воздействием вялого течения. Воздух сгущался и сгущался с каждым вздохом, по мере того как Силверман поднимался по лестнице.

29

Джейн стояла в кабинете Шеннека спиной к стене, справа от нее была открытая дверь. Гений за столом закрыл лицо руками, словно ребенок, который верит, что выходящее из кладовки чудовище не тронет его, если он не будет на него смотреть. Инга с жестоким интересом наблюдала за происходящим из своего угла, грива бледно-золотистых волос делала ее похожей на некую богиню из каменного храма – полуженщину-полульвицу. Гроза, кажется, прекратилась: ни грома, ни молний – один лишь топот многоногого дождя на крыше.

Из коридора донесся голос:

– ФБР. ФБР. Все кончилось. Джейн? Джейн Хок? Вы здесь? Вы живы?

В трех тысячах миль от Куантико, в четырех месяцах от той жизни, которой ее лишили, она услышала голос Натана Силвермана, почувствовала облегчение и отошла от стены. И тут же одернула себя: в пылу схватки разум должен главенствовать над эмоциями. Поэтому она сделала шаг назад и снова прижалась к стене.

Натан появился в дверях и посмотрел на нее. Она никогда не видела его таким мрачным: серое лицо, сжатые губы.

– Они все мертвы, – сказал он. – Полые люди и все агенты, что были со мной. Все. Вы целы?

В руке Силверман держал не обычное служебное оружие, а пистолет с трехдюймовым стволом, – сбоку от себя, дулом в сторону пола. Он прошел мимо Джейн в комнату.

– Бертольд Шеннек? Инга Шеннек?

Повернувшись в своем офисном кресле, ученый совершил ошибку – отнял руки от лица, и Натан убил его одним выстрелом. Инга вскочила на ноги и отшвырнула стул, служивший ей защитой. Натану понадобилось два патрона, чтобы убить ее. Какой бы отчаянной ни выглядела ситуация, ни одна инструкция Бюро не позволяла убивать невооруженных подозреваемых.

Джейн подняла свой «хеклер-кох». Натан повернулся к ней, держа пистолет двумя руками. Теперь они стояли лицом друг к другу, и их разделяли всего шесть футов.

Семь лет уважения и восхищения, годы дружбы не позволяли ей нажать на спусковой крючок, хотя шанс выжить имел только один – тот, кто выстрелит первым.

Дождь добивал день, стук капель разносился по всему дому. Прошло несколько секунд, потом полминуты, и наконец Джейн поняла, что больше не может, что все это слишком неестественно – и то, что делается вокруг, и тот, кто стоит перед ней.

– Эти двое больше не нужны, – сказал Силверман. Джейн молча ожидала объяснений. После короткой паузы он произнес: – Дело Шеннека продолжат другие. Не такие напыщенные, более надежные.

Сомнений не было: перед ней стоял Натан Силверман, глава ее секции, подлинный Силверман, не двойник. Он был мужем Ришоны, отцом сына и двух дочерей, Джейн знала его, как никого другого. Но теперь она пришла к выводу, что он продался, перешел на темную сторону… если только с ним не случилось нечто худшее.

– Как поживает Джареб? – спросила она, имея в виду его сына. Лицо Силвермана оставалось бесстрастным, он ничего не ответил. – Как Чайя? По-прежнему интересуется ландшафтной архитектурой? Это ведь ее конек.

Глаза его были темны, как дуло пистолета. Взгляды их скрестились, и это не было игрой в гляделки.

– А Лисбет? У них с Полом уже назначен день свадьбы?

Его губы шевельнулись, чтобы облечь мысли в слова, но ни единого звука не последовало; наверное, он мог бы заговорить, если бы не знал, что в этом месте слова больше не могут искупить прошлое или определить будущее. И все же он смотрел в глаза Джейн, будто потерял что-то и теперь искал в ней.

– Мой мальчик… Наш с Ником сын, ему пять лет, – сказала она, пытаясь говорить ровным голосом, но безуспешно. – Вы помните Трэвиса. Он хочет пони. Мой маленький ковбой.

Ствол его пистолета отклонился в сторону. Джейн услышала не только звук выстрела, но и свист пули в нескольких дюймах от своего левого уха, удар ее о сухую штукатурку, и чуть не выстрелила сама, лишь потому, что Силверман, видимо, промахнулся с умыслом. Он выстрелил еще раз, пуля снова прошла в считаных дюймах от цели, чуть выше ее, но потом ствол опустился и уставился на Джейн единственным глазом, готовым к смертельному подмигиванию.

Кем бы он ни стал, его механизм управления отличался от того, который дал команду Нику покончить с собой. В таком выходе Натану Силверману отказали. Наконец его неподвижное лицо обрело выражение, сморщилось от мучений, глаза наполнились отчаянием, и он нашел слово, которое смог произнести, – имя жены, Ришона.

Что-то разорвалось в Джейн, когда она сделала то, что следовало сделать, о чем он просил ее, потому что не мог сделать это сам. Если такая жестокость могла быть проявлением любви, то это стало проявлением любви с ее стороны: она обязана была освободить его от жуткого рабства, от необходимости делать грязную работу для людей, недостойных назвать его имя. В кратком промежутке между принятием решения и действием Джейн увидела на его лице понимание и облегчение оттого, что ему дадут желаемое. Зная, что она платит за это страшную цену, Джейн дважды выстрелила в него, а когда он упал на пол, сделала третий выстрел, чтобы не осталось ни малейших сомнений в том, что паутина, опутавшая его мозг, и ткач, который ее сплел, не могли повелевать им ни секундой дольше.