Читать книгу "Аракчеев - Владимир Томсинов"

Видный сановник того времени, человек, государственный ум которого высоко ценили его современники, граф П. Д. Киселев вспоминал впоследствии о беседе, состоявшейся между ним и Александром в Зимнем дворце 4 мая 1816 года. «Обстоятельства до нынешнего времени не позволили заняться внутренними делами, как было бы желательно, — сказал государь, — но теперь мы занимаемся новою организациею. Смерть императрицы не позволила ей азиатские обычаи и многое в правлении, по желанию ее, переменить. Мы должны теперь идти ровными шагами с Европою; в последнее время она столько просветилась, что, по нынешнему положению нашему, оставаться назади мы уже не можем». Александр, правда, заявлял при этом, что «всего сделать вдруг нельзя», что «Россия может многое, но на все надо время», и очень жаловался на отсутствие настоящих помощников себе в деле преобразования страны. «Я знаю, — говорил он Киселеву, — что в управлении большая часть людей должна быть переменена, и ты справедлив, что зло происходит как от высших, так и от дурного выбора низших чиновников, но где их взять? Я и 52-х губернаторов выбрать не могу, а надо тысячи».

В 1818 году Александр поручил составить проекты освобождения крестьян графу Аракчееву и адмиралу Н. С. Мордвинову, немного позднее такое же поручение было дано министру финансов графу Гурьеву.

В том же году — 15 марта — российский император произнес речь на открытии польского сейма, в которой заявил полякам в присутствии многих русских сановников, «что законно-свободные учреждения», которые он даровал Польше, являются «непрестанно» предметом его помышлений, что их «спасительное влияние» он надеется «с помощью Божией распространить на все страны», вверенные его попечению, что поляки подали ему средство явить своему отечеству то, что он уже с давних лет ему приуготовляет и «чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости».

И действительно, с мая 1818 года в Варшаве под руководством H. H. Новосильцева начались работы по подготовке конституции для России. В числе людей, осуществлявших сии работы, был и князь П. А. Вяземский. 22 июля 1818 года Петр Андреевич просил письмом находившегося в Петербурге А. И. Тургенева выслать к нему в Варшаву отпечатанные проекты Сперанского: «Он был большой ковач слов, а я теперь словами промышляю».

Летом, а затем повторно в октябре 1819 года Александр уже знакомился с предварительным вариантом конституционного проекта, вводившего в России федеративное устройство и представительное правление. В ноябре же 1819 года Его Величество начал, по всей видимости, вводить в России первые элементы конституционного строя в том виде, в каком замыслил его устроить. Он объединил Тульскую, Орловскую, Воронежскую, Тамбовскую и Рязанскую губернии в единую административную территорию и поставил во главе ее генерал-губернатора. На эту должность был назначен А. Д. Балашов.

К осени 1820 года конституционный проект был закончен. Назывался он «Государственная уставная грамота Российской империи». Документу этому выпало навсегда остаться лишь проектом — Александр не решился ввести его в действие, как не осмелился осуществить и многие другие замышлявшиеся им коренные реформы. И в сей нерешительности, несмелости — одна из тех главных тайн, что унес с собой в могилу этот император, недаром прозванный П. А. Вяземским «сфинксом, неразгаданным до гроба».

Как бы то ни было, распространенное среди современников Александра I и воспринятое впоследствии историками мнение о том, что по окончании войны с Наполеоном он впал в совершенную апатию, охладел к государственным делам, выглядит довольно странно в свете известных фактов, свидетельствующих о попытках императора осуществить в России именно в этот период коренные преобразования государственного строя и если не провести, то подготовить освобождение крестьян от крепостной зависимости. О данных попытках не могли не знать в русском обществе: слишком много людей было втянуто в работы по подготовке преобразовательных проектов. Уж что должно было действительно остаться тайной, так это истинное значение графа Аракчеева при царском дворе, подлинный характер взаимоотношений последнего со своим государем.

Современникам той эпохи казалось, что император Александр в последнее десятилетие своего царствования попросту отдал управление Россией в руки Аракчеева. Внешнее действие государственной власти было организовано так, будто граф один управляет огромной империей, один стоит на пьедестале власти. «В том положении, в каком была и есть Россия, никто еще не достигал столь высокой степени силы и власти, как Аракчеев, — писал в своих мемуарах декабрист Н. А. Бестужев. — Этот вельможа, под личиною скромности, устраняя всякую власть, один, незримый никем, без всякой явной должности, в тайне кабинета, вращал всею тягостью дел государственных, и злобная, подозрительная его политика лазутчески вкрадывалась во все отрасли правления. Не было министерства, звания, дела, которое не зависело бы или оставалось неизвестно сему невидимому Протею-министру, политику, царедворцу; не было места, куда бы не проник его хитрый надсмотр; не было происшествия, которое не отозвалось бы в этом Дионисьевом ухе. Малые угнетались средними, средние большими, они еще высшими; но над теми и другими притеснителями, равно как и над притесненными, была одна гроза: временщик».

Никто из посторонних не видел, что одинокая фигура Аракчеева на политической сцене стояла не сама по себе, а подвешена была на нитях, кончики которых уходили вверх и не к кому иному, как к самому императору Александру.

Контуры этих нитей, которыми Его Величество управлял временщиком, а через его посредство всей Россией, заметно проступали только в переписке Александра с Аракчеевым, а сама эта переписка, естественно, утаивалась от современников. Так возникла едва ли не самая великая в русской истории XIX века мистификация. То, что император Александр в последнее десятилетие своего царствования удалился от дел по внутреннему управлению империей, было таким же мифом, как и то, что Россией в этот период управлял один Аракчеев.

Письма Аракчеева к Александру ясно показывают истинный характер их взаимоотношений. По содержанию своему они, за редким исключением, — скорее отчеты графа перед своим патроном, причем патроном весьма дотошным, интересующимся самыми мелкими подробностями тех дел, которыми граф занимается, да и не только дел.

Алексей Андреевич регулярно отчитывался перед государем даже в своих чувствах и душевных переживаниях. «Служба моя посвящена единожды привязанности моей к Вам, Государь, следовательно, будет вечно она одинакова, несмотря на все разные толки, партии и неприятности», — изливал Аракчеев душу Александру в письме от 25 ноября 1818 года. «Батюшка, Ваше Величество! — писал он 2 апреля 1819 года. — Милости ко мне Ваши чувствую в полной их цене и прошу Бога ежедневно, дабы он даровал мне только здоровье служить Вам чистою душою». 11 февраля 1821 года: «Здоровье мое собственно для меня очень плохо, но для усердия моего и душевной привязанности к вам, Батюшка, оно неизменно и еще крепче молодых лет». 24 апреля 1822 года: «Батюшка, Ваше Величество! Я более бы ни для чего не желал себе здоровья, как только для того, Батюшка, чтоб мог служить Вам; верьте истинному Богу, что я чувствую Вашу к себе милость и ценю ее как верный Ваш сын и слуга». 30 ноября: «Батюшка, Ваше Величество! Приближающийся день Вашего рождения есть в мире сем день моего благополучия. По сему-то и не могу удержать желания моего и не принести Вам, Батюшка, мое от истинного сердца поздравление. Прошу Господа Бога да продлит жизнь Вашу, да укрепит здоровье Ваше на перенесение тяжких трудов при нынешних лукавых человеческих мыслях и деяниях». 8 апреля 1825 года: «Я одного боюсь, что естьли мои припадки доведут меня до такого положения, что я не в состоянии буду исполнять моих обязанностей, кои я всегда с удовольствием и полным рачением по душевной моей привязанности к Вашему Величеству исполняю».