Читать книгу "Храброе сердце Ирены Сендлер - Джек Майер"

– Вы знаете, – сказала она, показывая на гобелен, – для меня и многих других людей моего возраста подсолнух имеет особое значение. Варшавское восстание в 1944 году началось в первый день августа, в «День подсолнухов». Я до сих пор с такой нежностью вспоминаю довоенные времена, когда подсолнухи были выше меня ростом.

Она засмеялась, и все, кто был в этой маленькой комнате, услышали в ее смехе нотки счастья, которое чувствовала когда-то молодая Ирена.

– Спасибо вам за подарки… но больше всего я благодарна вам за то, что вы ко мне приехали. Мне так много нужно вам рассказать.

Она надела тяжеленные на вид очки и взяла со стоящего рядом с креслом столика стопку машинописных листов. Подняв голову, она снова улыбнулась девочкам, посмотрев на них увеличенными толстыми стеклами лучистыми глазами. Строгая медсестра склонилась к ней и зашептала что-то на ухо, но Ирена с улыбкой отмахнулась от нее и обратилась к своим записям. Она читала, делая паузы, чтобы успевал работать переводчик.

Она хотела, чтобы девочки узнали имена всех героев, ведь их подвиги забывать было никак нельзя. Во время восстания 1944 года, когда шли ожесточенные бои, а немцы целенаправленно и методично уничтожали Варшаву, Ирена была медсестрой в госпитале. Она и Стефан работали бок о бок с бесстрашными врачами – Хенриком Палестером и Скоковской-Рудольф. Последняя была педиатром, специалистом по детскому туберкулезу. У них не было опыта работы в травматологии, но они каждый день вставали к хирургическому столу и делали операции. А знали ли девочки, что ее имя значилось в гестаповском списке самых опасных преступников? Еще она рассказала им, как ее ударил ножом сумасшедший немецкий дезертир, как в эту рану попала инфекция и она чуть было не погибла.

Каждую новую историю она рассказывала все энергичнее, словно черпая из них жизненные силы. Наконец она сняла очки:

– Наверно, пора сделать перерыв. Кроме того, у меня тоже есть для вас подарки.

Она достала три медальона – серебряные сердечки на цепочках – и вручила их девочкам. По-прежнему улыбаясь, хоть и срывающимся от волнения голосом, она сказала:

– Я дарю каждой из вас по кусочку своего сердца.

– Вы делаете это всю жизнь, – сказала Меган.

Когда девочки надевали сердечки, защелкали фотокамеры.

– Прежде чем продолжить свой рассказ, я хотела бы узнать, может, вам не дают покоя какие-нибудь очень важные вопросы?

Меган откликнулась немедленно:

– Почему вы это делали? Я хочу сказать, почему вы рисковали жизнью ради спасения еврейских детей? Трудно ли было их матерям отдавать вам своих детей? А как вы спасали детей? Что случилось со списками? И как…

Ирена снова рассмеялась и замахала рукой, останавливая Меган.

– Я слишком стара, чтобы за тобой поспеть!.. У меня было много помощников, и мне хочется, чтобы вы узнали обо всех этих людях. Мир не должен забыть их имена. Прежде всего, у меня были мои ланчники (moi lącznicy – польск., мои связные). Все они были христиане, все были социальными работниками: девять женщин и один мужчина. Вы уже знаете про Ягу Пиотровску и познакомились с ее дочерью Ханной. Через ее дом на Лекарской прошло больше дюжины детей. Знаете и об Ирене Шульц, «второй Ирене», которую вы в своей пьесе назвали Марией. Она была моей близкой подругой и человеком выдающегося ума. Еще была Изабелла Кучковска, вместе с которой мы вывели первых детей через подвалы здания суда. Еще были Ванда Дроздовска, Зофья Патецка, Люцина Францишкевич, Роза Завацка, Мария Рошковска и единственный мужчина в нашей компании – Винцентий Ферстер. Нельзя забывать и моего начальника в службе социальной защиты Яна Добрачинского, который помогал нам подделывать документы, манипулировать финансами и покрывал все эти наши «преступления». Мы потеряли некоторых из этих героев, и я скорблю по ним до сегодняшнего дня. До войны Ядвига Денека занималась размещением сирот в приемных семьях. Во время войны ее квартира в доме 76 по Обозовой, что в районе Коло, стала временным убежищем и пунктом распространения подпольной прессы. В 1943 году, за месяц до моего ареста, ее схватили гестаповцы. Ее пытали, но она не сказала ни слова. Потом ее казнили.

Ирене пришлось сделать паузу и вытереть глаза кружевным платочком. Она глубоко вздохнула.

– А на ваш первый вопрос: почему я это делала – я отвечала уже много-много раз. Так мне велело сердце. После немецкого вторжения Польша тонула в море жестокости и горя. И из всех, кто жил в Польше, именно евреям больше всего нужна была помощь, именно им было сложнее всего позаботиться о себе и своих детях.

– А что со списками? Что случилось со списками?

Ирена улыбнулась и, закрыв глаза, снова перенеслась в давно минувшие времена.

– Ханна, дочь Яги, уже показала вам нашу яблоню. В первую послевоенную весну мы с Ягой пришли туда при свете дня и в последний раз встали на колени под яблоней, чтобы выкопать списки. Мы копали большими ложками и просто руками. До сих пор вспоминаю густой запах весенней земли, запах надежды на новую жизнь. Целых три года мы тайком выкапывали и закапывали эти банки по ночам, и теперь я ловила себя на том, что оглядываюсь – не увидели б нас соседи! Яга не хотела, чтобы об этих бутылках знала Ханна, но я знала, что она знала.

В тот замечательный весенний день 1945 года нас обуревали очень странные, удивительные и совершенно новые чувства, но среди них не было ощущения счастья. В военное время мы доставали бутылки, добавляли туда новые списки и закапывали их обратно. Но на этот раз все было иначе. Пока списки лежали в земле, у нас была возможность не думать о том, что родителей всех этих детей нет в живых. Мне кажется, что таким же образом работает человеческая память… мы стараемся поглубже похоронить болезненные воспоминания, но в конце концов их приходится выкапывать. Мы с Ягой очень надеялись, что больше ничем не потревожим и без того изломанную жизнь этих детей… Одна из бутылок разбилась, и списки были безнадежно испорчены, но на основе остальных нам удалось составить приблизительную статистическую сводку.

Ирена снова надела очки с толстыми стеклами и вернулась к чтению записей:

Около 500 детей размещены в монастырях (Ян Добрачинский и Ядвига Пиотровска).

Около 200 детей размещены в сиротском доме Отца Бодуэна (Мария Краснодебска и Станислава Жибертовна).

Около 500 детей размещены через Польский Совет социальной защиты (Александра Даргелова).

Около 100 подростков в возрасте 15–16 лет направлены в партизанские отряды (Анджей Климович, Ядвига Кошутска, Ядвига Билвин и Юлиан Гробельный).

Около 1200 детей размещены в приемных семьях (Хелена Гробельна, жена Юлиана Гробельного, Мария Палестер и ее дочь Малгожата Палестер, Станислав Папужинский, Зофья Ведрыховска, Изабелла Кучковска и ее мать Казимира Тржаскальска, Мария Кукульска, Мария Дроздовска-Роговичова, Винцентий Ферстер, Янина Грабовска, Ионанна Вальдова, Ядвига Билвин, Ядвига Кошутска, Ирена Шульц, Люцина Францишкевич и Хелена Малушинска).