Читать книгу "Скучаю по тебе - Кейт Эберлен"

– У тебя есть розовый бриллиант? – спросила Хоуп.

– Розовый бриллиант? – повторила я.

– У Долл был розовый бриллиант против рака груди, – сказала Хоуп.

Медсестра спросила, готова ли я к наркозу.

Энн поцеловала меня и ушла, оставив наедине с Хоуп. Я думала, что сестра поступит так же – поцелует меня и уйдет. Но она продолжала стоять рядом. И вдруг мне мучительно захотелось почувствовать на себе неуклюжие объятия Хоуп, вдохнуть знакомый запах детского клубничного шампуня, которым я мыла ей голову в детстве и которым она пользовалась до сих пор, потому что ей не приходила в голову мысль заменить его другим шампунем.

Я всегда любила Хоуп, ничего не требуя взамен, но сейчас мне так мучительно хотелось, чтобы она тоже любила меня. Засыпая, я протянула к ней руку, но она так и стояла, недостижимая.

– Три, ты не умрешь, – вдруг твердо сказала она.

В мутнеющем сознании пронеслась картинка, как Хоуп, услышав слово «рак», спрашивает: «Три умрет?» А Энн и папа смотрят друг на друга, не зная, что сказать, и наконец один из них, наверное Энн, говорит: «Нет, она не умрет».

Потому что за эти годы мы успели уяснить: Хоуп не признает слов «вероятно» или «возможно». Ей нужен однозначный ответ на ее вопрос.

Впрочем, всем нам тоже.

– Ты спишь? – спросила Хоуп.

– Почти, – прошептала я.

– Хочешь, я тебе спою?

– Да, пожалуйста.

Засыпая, я слышала ее высокий голос. Она пела песню «I Have a Dream» группы «ABBA».

25

2013 г.

ГУС

На тенистой улице, всего в пяти минутах ходьбы от больницы, в которой я раньше работал, я осмотрелся по сторонам и, только убедившись, что меня никто не видел, нажал звонок. Почему-то мне было стыдно и неловко.

В кабинете не было кушетки, лишь два удобных кресла. Дороти оказалась не такой отстраненной интеллектуалкой, как я себе ее представлял, более уютной, что ли. Ознакомившись с моей историей, она попросила рассказать о несчастном случае.

– Это словно повторяющиеся кадры одного и того же фильма, – сказал я.

– И что в этом фильме?

Росс смотрит на меня сквозь густой снегопад, белозубая улыбка, глаза скрыты за зеркальной горнолыжной маской, снежинки садятся на его черные, убранные со лба волосы.

– Он впереди меня, – сказал я. – Едет на высокой скорости, потом оборачивается, чтобы проверить, еду ли я за ним, а потом перед ним возникает дерево, и он теряет ту долю секунды, которой хватило бы, чтобы избежать…

– Но вас там не было?

– Нет, но я катался с ним наперегонки сотни раз, он всегда так ехал.

– Хорошо, допустим, это действительно так и произошло, хотя вы этого и не знаете. Если бы вы ехали за ним, сзади, как бы это изменило ход событий?

Я в своих мыслях никогда не заходил дальше этого взгляда, дерева, панического страха.

У меня не было ответа на ее вопрос.

Мы сидели молча, кажется, целую вечность.

– Травма, которую получил Росс, – наконец сказала она. – Вы могли бы помочь ему в таком состоянии, если бы оказались рядом?

– Нет.

– Даже будь вы врачом «Скорой помощи»?

Я улыбнулся. Неужели именно поэтому я и выбрал специальность врача «Скорой помощи»?

– Нет. Его мозг был травмирован необратимо.

– И тем не менее вы все равно считаете, что каким-то образом виноваты в его смерти?

– Мне нужно было находиться рядом с ним!

– Почему? Вы знали, что это опасно, и пытались его остановить.

И неожиданно для себя я произнес:

– Может быть, я не слишком настойчиво пытался его отговорить…

Я дал себе слово никогда не говорить этого. Ни родителям, ни спасателям, ни полиции. Я должен был постараться его остановить. Но я просто ушел.

Глаза наполнились слезами. Дороти дала мне выплакаться.

– И какое у вас было чувство, когда вы ушли от него? – мягко спросила она.

– Облегчение, – высморкавшись, сказал я. – Как будто мне стало все равно, что он обо мне думает, любит меня или ненавидит.

– И вы оставили его, зная, что теперь он не властен над вами?

– Да. – Я снова заплакал.

– И считаете, что поэтому все и произошло?

Когда она сказала это вслух, я понял, какая это глупость.

– Вам стало легче от того, что умер брат? – спросила она. – Вы почувствовали облегчение, что теперь его издевательства над вами прекратятся?

– Кажется, я вообще ничего не чувствовал. Я как будто умер внутри, лишь иногда у меня возникала паника, страх. Но не облегчение, нет, – сказал я.

– Потому что издевательства не прекратились, да? – спросила она. – Вы так привыкли к тому, что вас унижают, что даже без него издевательства и унижения в вашей жизни не прекратились.

Как она одной фразой смогла описать шестнадцать лет моей жизни?

Когда я рассказал Нэш о том, что случилось с Россом, она уговорила меня пойти к психотерапевту.

– У меня в третьем сезоне был пациент с похожим случаем, – сказала она. – Уверена, что у тебя посттравматический синдром.

– И почему за все годы учебы на медицинском эта мысль ни разу не приходила мне в голову?

– Может быть, потому, что ты никому не рассказывал о том, что случилось? – предположила Нэш.

Мы выпивали в ее закрытом клубе. Не в том, куда Шарлотта привела меня в ту злополучную ночь 2001 года, но в подобном – закрытом дорогом заведении с эксклюзивным членством, на Шафтсбери-авеню.

– Здесь я готова временно отказаться от требования равных прав для всех слоев общества, – легкомысленно сообщила мне Нэш, опередив мои саркастические насмешки.

За зданием клуба был один из тех потайных внутренних зеленых скверов, которые встречаются иногда в самых неожиданных местах. Нэш была убежденной курильщицей. Я же все еще делал вид, что не курю, однако периодически покупал себе пачку. Зажигая сигарету, я делал пару затяжек и тушил ее, затаптывая каблуком. Мы стояли на террасе в дружелюбной тишине, словно не желая переходить к следующей теме.

Наконец Нэш проговорила:

– Ты знаешь, что всегда мне нравился.

– А ты мне, – сказал я.

– Но ты, конечно, не хочешь стать жертвой моей страстной и разрушительной любви? – спросила она.

Где-то в животе у меня зародился страх, потом он поднялся к горлу и, наконец, поглотил меня целиком. Нэш была моей опорой с тех пор, как уехали девочки. Она давала мне деньги взаймы, чтобы я смог окончить интернатуру. Помогала пережить первые недели на новой работе, сочувствуя, когда я рассказывал ей, как сложно обнаружить тромб и как ужасно выглядят жертвы кислотных ожогов. В ее телесериале про «Скорую помощь» было достаточно таких эпизодов. Нэш знала меня как облупленного, а я знал ее. Но я знал, что отношений у нас с ней не получится – с ней или пан, или пропал, среднего не дано.