Читать книгу "Мгновения жизни - Марика Коббольд"

Грейс поднялась с постели и принесла «Хассельблад».

— Я сфотографирую тебя прямо сейчас, потому что выглядишь ты просто потрясающе.

— Отлично. — Он принял позу, закинув руки за голову. — Смерть мне к лицу.

Он спал на веранде, запрокинув голову. Кожа у него на ключицах натянулась, а солнце светило прямо в лицо. Осторожно, боясь побеспокоить его, Грейс установила картонный рефлектор, чтобы создать тень, но стая крачек, летевшая так низко, что она различала розовую кожу у птиц под перьями, разбудила его. Все еще полусонный, он улыбнулся ей в то мгновение, когда она нажала на спуск.

Наступило утро субботы, и попытка встать с постели настолько утомила его, что он вынужден был снова прилечь. Каждый глоток воздуха давался ему с величайшим трудом, он как будто проталкивал его себе в легкие, и, когда Грейс положила ему голову на грудь, она услышала жуткие хрипы; но он нашел в себе силы показать на фотоаппарат, лежавший на ночном столике. Грейс яростно затрясла головой.

— Я немедленно звоню Джой, — заявила она. Пришел его черед отрицательно покачать головой. Он снова указал на «Лейку».

— Нельзя отступать сейчас, — прошептал он. — Зрелище некрасивое, но мы с тобой делаем хорошую работу, помни, а не голливудскую халтуру.

Она вздохнула и взяла в руки фотоаппарат. Голубые глаза, выцветшие, подобно рубашке, которую стирали слишком часто; белые, коротко стриженные волосы; серый цвет лица, который не могло скрыть даже солнце, и глубокие морщины — перед ней лежал еще молодой мужчина. Что же, такая ей теперь предстояла работа; запечатлеть на пленке разрушение и смерть человека, которого она обожала. Она отвернулась, смахнула с глаз слезы и изобразила улыбку.

Грейс отщелкала десять кадров, и с каждым снимком она все глубже уходила в работу, пока наконец он не стал для нее частью обстановки: кровать со скомканными простынями, яркий отблеск моря, роза в вазе, закрытые глаза, приоткрывшийся рот, нос, утонувший в морщинах, руки, сжимающие покрывало. Она знала, что сделала отличные фотографии. Когда она спускалась вниз, чтобы позвонить Джой, ее подташнивало, словно она объелась любимым блюдом или потратила больше денег, чем могла себе позволить.

Джой приехала через час. Она заявила, что ему следует поставить капельницу подкожно, и показала Грейс, как управляться с ней, чтобы не закупорился шланг.

— Все, хватит, — сказал он. — Я еду в больницу. Я не желаю, чтобы ты ухаживала за мной, когда я в таком состоянии.

— Ему будет лучше в больнице? — поинтересовалась Грейс у Джой.

Медсестра покачала головой.

— Вряд ли. Сегодня у него плохой день. Я попрошу доктора Ховарда заехать к вам попозже. — Она повернулась к Джефферсону. — Может быть, завтра капельница уже не понадобится.

— Я не останусь здесь, — настаивал он.

Грейс присела рядом с ним на кровать.

— Поезжай в клинику, но помни, что я не смогу там работать. У меня ничего не выйдет: искусственный свет, больничная атмосфера и все такое. У меня ничего не выйдет.

Уголком глаза она отметила изменившееся выражение лица сестры: удивленное и неодобрительное.

Внизу Грейс пожаловалась:

— Он как будто стыдится своей болезни, а я не могу этого вынести.

— Ему трудно. Вообще трудно одному человеку получать всю заботу от любящих его людей. С нами, профессионалами, легче. Пациент знает, что нам за это платят. А вам он заплатить не может.

— Он пытается. — И Грейс объяснила сестре их идею с фотографиями. — Я знаю, что ему не хочется ложиться в больницу. Он говорит, что согласен, потому что ему невыносима мысль о том, что он стал для меня обузой, вот почему я завела речь о фотографиях: ничто иное не в состоянии убедить его остаться.

Джой внимательно выслушала ее и сказала:

— Мне кажется, я могу его понять.

— То есть?

— Знаете, Грейс, откровенно говоря, мне трудно представить себе, как вы можете фотографировать его. Я — медсестра. Я постоянно сталкиваюсь с тем, что люди умирают, поэтому мне приходится отстраняться, прогонять ненужные мысли и просто делать свое дело. Но ведь он — ваш муж. — Она отвела глаза. — Мне не следовало так говорить. Мы с вами в разном положении.

— Это правда, — вздохнула Грейс. — Знаете, иногда меня посещают сомнения относительно того, что я принадлежу к представителям рода человеческого.

— Если вас одолевают такие мысли, тогда не делайте этого. Ведь у вас должно быть уже достаточно его снимков, и вы можете найти другой способ не дать ему почувствовать себя обязанным вам.

Грейс в упор посмотрела на нее.

— Понимаете, самое ужасное в том, что я не хочу этого делать. — Она поднялась и подошла к окну, глядя на клен во дворе и думая: увидят ли они вдвоем, как пожелтеют его листья.

Грейс еще раз позвонила в старую адвокатскую контору Джефферсона, чтобы спросить, удалось ли им связаться с Черри или добиться распоряжения суда, о том чтобы ему позволили увидеться с детьми.

— Ему очень нужны его дочери. Пожалуйста, сделайте это для него.

Джефферсон спал, и Грейс решила отправиться на прогулку. Близилась осень, об этом свидетельствовал усилившийся прибой, хотя воздух оставался теплым и крачки пока никуда не собирались улетать. Они отрывались от берега только для того, чтобы отправиться в очередной вояж за рыбой, туда, к горизонту, где небо сливались с морем.

— Прекрати позировать, — рассмеялась Грейс. Он сидел на постели, заложив за ухо розу, которую она сорвала утром, чтобы положить ее на поднос для завтрака. Незадолго до этого она сменила ему морфиевую повязку. Ему страшно не нравилось, когда она занималась чем-либо подобным, и он все время повторял:

— Я не твой пациент, я твой возлюбленный. — Но вот сейчас он сидел перед нею, откинув назад голову, поглядывая на нее из-под полуопущенных ресниц и пытаясь развеселить.

— Ну, ладно, Кармен, — сказала она, улыбаясь во весь рот. — Изобрази еще что-нибудь.

— Видишь, — просиял он, чрезвычайно довольный собой. — С тобой все в порядке.

— Нет! — Она опустила фотоаппарат.

— Не надо сердиться, моя милая Грейс. Ты ведь не лицемерка? Ради всего святого, я вынужден просить тебя о помощи, чтобы сходить в туалет. Неужели ты не видишь, насколько лучше я себя чувствую, когда знаю, что могу хоть чем-то пригодиться тебе?

Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Бывают минуты, когда ты вполне управляешь и своим оборудованием, и сюжетом съемки, и субъектом. Но потом камера перестает быть механическим неодушевленным приспособлением и становится частью тебя. Это хорошее чувство. В сущности, не просто хорошее, а отличное.

Джефферсон вздохнул, но это был не тяжелый вздох. Это был удовлетворенный вздох, который воспарил на его едва заметном дыхании, подобно крошечному невесомому перышку.