Читать книгу "Не могу без тебя - Татьяна Успенская-Ошанина"

— Откуда в реанимации пирожные? Холодильник для лекарств.

— Киса принесла всё, что я велел!

— Но это преступление! Послушайте, товарищ Клепиков, у вас нехорошее состояние. Это ложный голод. Так дискомфортно у вас внутри из-за болезни. Пройдёт приступ, переведут вас в палату, кушайте сколько хотите. Ладно. Сейчас я позвоню Альберту Марковичу и, если он разрешит, накормлю вас икрой!

— Почему вы мучаете Марью Матвеевну? Мало того что спать не даёте, ещё и издеваетесь над человеком! — сказал Андрей.

— Кыш, сопляк, — презрительно отбрил его Клепиков. — Я требую своё!

Голос Андрея показался Марье накалённым! У него вздулись и стали малиновыми, как от лихорадки, губы и щёки. Осторожно вынула иглу из вены, отключила капельницу.

— Поспи, пожалуйста, — попросила. Благодарная за поддержку, коснулась его лица — погладить и отдёрнула руку: мальчик пылал.

Альберт сказал, если нет абсцесса, температура упадёт к ночи. Не упала. Капельница и лекарства не помогли. Значит, абсцесс. Значит, карбункул почки прорвался в околопочечную клетчатку. А теперь сильная интоксикация.

Вдали от солнца и природы, — Вдали от света и искусства, — Вдали от жизни и любви Мелькнут твои младые годы, Живые помертвеют чувства, Мечты рассеются твои… —

зазвучало как чудо. Непонятный героизм, особенно на фоне Клепикова. Марья знает, что такое: «карбункул прорвался в околопочечную клетчатку»! Это смерть!

И жизнь твоя пройдёт незримо В краю безлюдном, безымянном, На незамеченной земле, — Как исчезает облак дыма На небе тусклом и туманном, В осенней беспредельной мгле.

Андрей находился в полузабытьи. Видно, стихи жили в нём сами по себе и вот вырвались. В отличие от Клепикова он не жаловался и не занимал её своим состоянием: сколько умел, пока она пререкалась с Клепиковым, терпел и боролся сам, да не выдержал — потерял сознание. Одни губы живут, сами по себе: избавлением от боли бормочут стихи.

Марья кинулась к системе с кислородом, открыла её, вставила носовые катетеры, понимая бессмысленность своего действия: при инфаркте кислород может помочь, при лопнувшем карбункуле почки и паранефрите — нет.

Услышала движение за собой, краем глаза увидела голого Клепикова с выпирающим, как у беременной женщины, животом: он распахнул холодильник и пальцем из банки подхватывает икру, глотает. А потом стал запихивать в себя пирожное.

Но Марья находилась в каком-то странном состоянии, Клепиков перестал быть её больным, один Андрей существует, Андрею худо, похоже, он в самом деле умирает. Понимая бессмысленность, в каком-то беспамятстве, скорее машинально, только чтобы что-то делать, снова подключила к Андрею капельницу.

— Я возьму своё, всё, что мне полагается, — с полным ртом, важно говорит Клепиков. — Я знаю, чего хочу. Завели порядки: морить людей голодом. — Он пошлёпал к кровати, улёгся и продолжал жевать.

Она едва добрела до телефона, срывающимся пальцем набрала номер Альбертова друга.

Прежде голосов раздался смех, грохнула музыка. И лишь потом женский голос крикнул:

— Алло! — Когда она позвала Альберта, в трубке засмеялись: — Аличка, тебя поклонница. Нужно было с собой привезти, — болтал, смеялся, радовался мелодичный женский голос.

— Да?! — весело включился в разговор Альберт. — Маша?! Что случилось?

Как умела, передала состояние Андрея, перемежая информацию эмоциями: «ему очень плохо», «надо оперировать!».

— Я умру от жажды. Подайте пить, — зудел голос Клепикова. — Да что же это? Не дозовёшься персонала!

— Еду, — сказал Альберт.

С этого короткого «еду» всё завертелось, как в кино. От телефона кинулась к Андрею. Он дышал рвано, несмотря на кислород, исправно поступавший в лёгкие. Белый как бумага, с мелким бисером пота. Закусив губу, ловила пульс и не могла поймать. Неожиданно Андрей свободной рукой вырвал из носа катетеры и отчётливо сказал:

— Я же говорил, умру. Только вы не уходите от меня до конца, — сжал её руку и снова потерял сознание.

Когда вошёл Альберт, Клепикова рвало. Розовый крем пирожных, куски теста не успели перевариться. Альберт пошёл было к Клепикову, но Марья с такой яростной силой потянула его к Андрею, что он подчинился. Приказал вызвать к Клепикову Елену Петровну и полностью сосредоточился на Андрее.

— Подготовь его, Маша! Если уже не поздно, — сказал ей и дал указание в операционную готовиться к вмешательству.

Почти три часа длилась операция. Альберт разрешил ей присутствовать. В самом деле, карбункул вскрылся в околопочечную ткань, там было полно гноя. Не сделай они операцию немедленно, Андрей умер бы.

Умер не Андрей — Клепиков.

Рвота вызвала такое напряжение, с которым организм не справился: произошёл второй инфаркт, крупноочаговый. Улыбчивая хрупкая Елена Петровна изо всех сил пыталась вытащить Клепикова. Но, несмотря на её отчаянные усилия, на слове «хочу» потеряв сознание, Клепиков так и не смог прийти в себя.

Альберт вернулся, когда Клепиков был в агонии. Попытался «запустить» сердце. Оно начинало сокращаться, но ритмично заработать так и не смогло.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — мрачно сказал Альберт. — Позволил себе сходить в гости, расслабиться.

— Это я тебе принесла беду. — Марью бил озноб. — Я виновата.

— Ты тут ни при чём. Ты бы, другая, не всё равно? Ты же не дала, сам взял! Виновата Киса, принесла в реанимацию! — Альберт недобро улыбнулся: — Кису купили, как нашу с тобой Галину, Киса любит побрякушки. Кису нужно бы судить! Нечего ей делать в больнице, пусть идёт в оперетту. Кстати, если бы не ты, умер бы и Андрей.

— А может, если бы я дала Клепикову сильное снотворное, он уснул бы и не потребовал бы есть?!

— Нельзя, — начал было Альберт, махнул рукой. — Потом объясню. Сейчас другие проблемы, а я без сил. Значит, так: Андрей очнулся от наркоза нормально, теперь проспит несколько часов. Надеюсь, осложнений не будет. Операцию мы с тобой сделали вовремя и удачно: не пришлось удалять почку! В общем, я к тому… поезжай домой.

— А ты?

— Что «я»?

— Теперь тебя отдадут под суд?

— За что?

— За смерть Клепикова.

— Нет же. — Альберт покачал головой. — С первой минуты по истории болезни ясно: прогноз неблагоприятный. Кстати, я зафиксировал все его «хочу» и «подать»! — Альберт сам был как мертвец, говорил через силу. Растёр себе лицо обеими руками, налил из термоса чёрного чая, пил медленно, экономно, маленькими глотками. Посидел несколько минут, закрыв глаза, встал. — Теперь я в порядке. Не думай больше об этом. Всё записано: какие меры мы принимали, чтобы спасти его. Думаю, сам министр не сможет придраться. Мне не страшен тот суд. Суд тут! — Альберт ткнул себя в грудь. — Страшен мой суд над собой: Кису допустил в реанимацию! — Помолчал. — Молодой ещё мужик-то, ему ведь и пятидесяти нет.