Читать книгу "Право на одиночество - Ника Соболева"

Почему-то эта сцена напомнила мне незабвенный «Титаник», когда героиня Кейт Уинслет говорит своему незадачливому художнику: «Я передумала. Я поеду с тобой, когда мы причалим к берегу».

Наверное, она испытывала похожие чувства…

Только вот я не смогу их описать…

Я только увидела глаза Максима Петровича, вспыхнувшие надеждой и радостью, а потом он взял меня за руку и повёл за собой, прочь из зала…

Я шла, как во сне. И, кажется, из всех присутствующих людей только трое поняли, что происходит.

Лена, довольно улыбнувшаяся мне из-за плеча Молотова, с которым она активно кокетничала…

Мир, проводивший нас ласковым взглядом, в котором я прочла искреннюю заботу и немного неподдельной грусти…

И Светочка, радостно салютовавшая мне бокалом с шампанским.

На улице шёл снег, первый снег в этом году. Я остановилась, с восхищением наблюдая, как маленькие снежинки превратили грязные улицы в сверкающее белое покрывало…

В машине мы не разговаривали. Громов сосредоточенно пересекал заснеженные улицы, а я даже не спросила, как доберётся до дома его жена… Впрочем, глупо было спрашивать — уж Лена всегда найдёт, кого подцепить…

Мы приехали в совсем другую квартиру, хотя и недалеко от той, в которой сейчас, наверное, ждала папу Лисёнок. И как только я пересекла порог и сняла пальто, Громов обнял меня и осторожно поцеловал.

— Я всё боялся, что ты передумаешь, — прошептал он, вглядываясь мне в глаза. Я улыбнулась.

— Не передумаю.

— Это из-за Лены, да? Я так и подумал, что она непременно попытается с тобой поговорить.

— Не совсем из-за Лены, она просто подтолкнула меня. Странная женщина. Как вас угораздило на ней жениться?

Максим Петрович рассмеялся.

— Она не такая уж плохая, поверь.

— Да я верю. Просто не близка мне эта философия с диким количеством мужчин…

— Это не философия, Лена просто такой человек. И со временем я это принял и смирился. Мы вполне могли бы быть счастливы, если бы не моё нежелание с кем-то делить свою жену.

— Вот уж не смейте себя винить! — воскликнула я, скрестив руки на груди. Громов засмеялся, а потом, обняв и приподняв над полом, практически внёс в комнату.

Я только успела заметить тёмную мебель, светлые обои без рисунка и мягкий диван цвета весенней листвы, как меня вновь поцеловали. И я даже не успела толком почувствовать свои любимые иголочки, как Громов отпустил меня и спросил:

— Хочешь… чаю?

— С конфетами? — я улыбнулась.

— Э-эм… — Максим Петрович так забавно почесал затылок, что я заулыбалась ещё шире. — Вот с конфетами напряжёнка. Садись, сейчас попробую что-нибудь придумать.

Я опустилась на диван, а Громов направился на кухню. Только тогда я сумела осмотреться и понять, что мне очень нравится в этой комнате. Гораздо больше, чем в «золотой» квартире. Видимо, эту обставлял Максим Петрович, без участия своей жены.

Откинувшись на спинку дивана, я задумалась, пытаясь понять, когда всё началось. В какой момент я поняла, что меня тянет к этому человеку? В Болонье? Или позже?.. А для самого Громова в какой момент времени я стала искушением?

Он вернулся уже с двумя чашками, заварочным чайником и пакетиком с конфетами, который прижимал подбородком к туловищу, чтобы не упал. Я улыбнулась и помогла Максиму Петровичу расставить всё на журнальном столике. Потом он налил чай в обе чашки и сел рядом, открыл пакетик с конфетами и немедленно засунул одну себе в рот. Вид при этом у него был очень довольный.

— Максим Петрович, — я рассмеялась, — я начинаю думать, что следовало согласиться раньше хотя бы для того, чтобы увидеть ваше выражение лица.

— Да? А что с ним такое? — Громов лукаво прищурился.

— Ну… примерно так выглядит ребёнок-сладкоежка, которому дарят огромный пакет с конфетами.

Вместо ответа Максим Петрович снял фантик со следующей конфеты и вложил её мне в рот. От неожиданности я чуть не поперхнулась.

— Когда я вошёл в комнату, у тебя, наоборот, на лице застыла озабоченность. О чём ты думала, Наташа?

Проглотив наконец конфету, я запила чаем липкий шоколад и честно ответила:

— Пыталась понять, когда это началось.

— Что именно?

— Ну… в какой момент я стала для вас искушением, Максим Петрович?

В тот миг, поймав взгляд Громова, я увидела, что его глаза смеются.

— Неужели ты ещё не догадалась?

— Эм… если честно, нет.

— Рассказать? — он улыбнулся.

— Если вам не трудно…

— Отчего же? Я давно хотел тебе рассказать. Помнишь тот день, когда я впервые явился в издательство? Утром я разговаривал с Крутовой, и она мне все уши прожужжала о моей помощнице, которая якобы соблазнила прошлого главного редактора. В «Ямбе» я сталкивался с подобными карьеристками, поэтому сразу решил к тебе присмотреться. И когда ты вышла перед всей редакцией поприветствовать меня, я был… скажем так, слегка удивлён. Потому что меньше всего на свете ты напоминала мне ту особу, о которой так вдохновенно вещала Марина Ивановна. Более того — я вдруг понял, что как-то даже не против, чтобы ты меня соблазняла… Потому что под взглядом твоих пронзительно-голубых глаз я чувствовал себя… как желе, которое поставили на солнце.

Я смутилась.

— Серьёзно? Но я ведь… я же…

— Да знаю, что ты со мной ни минуты не кокетничала. Но это ничего не меняет. А в тот день, почувствовав, что меня тянет к тебе, я страшно разозлился, именно поэтому и решил сразу поставить тебя на место. Ну и ты помнишь, чем дело кончилось.

Я кивнула. Ещё бы мне не помнить! Было чертовски обидно слушать всю эту грязь из уст нового главного редактора. А он, оказывается, просто сердился, что его ко мне тянет! Обалдеть можно!

— Я работал с разными женщинами, — продолжал между тем Громов. — И ни одна не вызывала во мне подобных чувств. Я честно боролся с собой, понимая, что это неправильно, да и роман с собственной помощницей — последнее, чего я хочу.

— У вас получалось, — сказала я честно, — я ни о чём не догадывалась. Ну, до того вечера в кафе…

— Ага, — Максим Петрович кивнул и как-то хитро ухмыльнулся. — А знаешь, почему?

— Что — почему?

— Почему именно в тот вечер я позволил себе больше? — я покачала головой, и Громов продолжил: — До этого я искренне считал, что ты ко мне равнодушна. Нет, конечно, я понимал, что нравлюсь тебе как человек, но был уверен, что не больше. И когда я обнимал тебя тогда, в кафе, то вдруг почувствовал реакцию твоего тела на меня. В тот вечер ты была измучена и расстроена, ты была не в силах притворяться. Я чуть с ума не сошёл в тот момент, когда понял, что тебя тянет ко мне. Именно поэтому я тогда и сказал про искушение. Именно поэтому я позволил себе утром, когда мы сидели на лавочке, гораздо больше, чем всегда. Да и твоё присутствие столь долгое время рядом со мной уже начинало действовать — мозги отключались.