Читать книгу "Гольф с моджахедами - Валериан Скворцов"

Плевать мне было на все эти заботы! Я чуть было так и не сказал вслух, спешно набирая на «Эриксоне» номер камероновской парочки.

— Извините, — опять сказал я чеченцу и услышал после второго сигнала вызова голос Ортеля:

— Битте…

— Пожалуйста, — вместе с ним ответил длинный.

Я кивнул чеченцу и сказал в мобильный:

— Это Шемякин говорит. Макс, у вас есть кто-нибудь на Фиджи?

— Кто-нибудь да есть всюду. В чем дело?

— Макс, моя семья на Фунафути. Запомнил? Фунафути… У тебя есть бумага под рукой?

— Есть цифровая память у штуковины, через которую я с тобой общаюсь. В чем дело, Бэзил?

— На Фунафути есть инспектор Уаелеси Туафаки. Повторяю… Уаелеси Туафаки. Ваш человек может связаться с ним и официально от Спецкомиссии попросить взять мою семью под защиту?

— Бэзил, мы не частники… Нужно формальное основание.

— Макс, под защиту как свидетелей, которым угрожают расправой!

— Бэзил, кто им угрожает расправой и о чем они могут свидетельствовать?

— Угрожают им, свидетель же, нуждающийся в защите, — это я, а значит и моя семья. Я могу дать показания относительно захвата покойным Цтибором Бервидой на территории Российской Федерации сотрудника российской спецслужбы, а также относительно убийства вашего человека и ещё одного в Праге.

— Твое заявление о желании дать показания принято… Давай наводку, Бэзил, кого подозревать на этом острове?

— Возможное имя Алексеев, русский, среднего роста, говорит по-английски с акцентом. В Джакарте можете что-нибудь накопать про него. Он работал в коммерческом представительстве лет десять назад, кажется… Он уже в пути, Макс!

— Тогда до связи, Бэзил, — сказал Ортель. — Дам знать.

Господи, помолился я, спасибо Тебе, что Праус Камерон запропастился куда-то.

Я становился навязчиво набожным. Отец Афанасий Куги-Куги справедливо упрекал меня, что я — лицемерный мирянин. Прижмет — бегу к боженьке, наладилось — в бильярдную.

Как бы там ни было, если бы шеф Ортеля и Филиппара объявился, он бы не пропустил сигнал тревоги для Уаелеси. Только в его отсутствие Макс Ортель мог принимать решения сам.

Теперь Алексеева П.А., я не сомневался, остановят ещё на Фиджи. В Джакарте вряд ли удастся его тронуть. Конечно, если бы оставался в живых Владимир Владимирович Делл, бизнесмен с Ленинградского проспекта и в Индонезии увяз бы коготками.

— Человек-оркестр, — сказал мне Тумгоев.

— Человек — кто? — переспросил я, не сразу поняв.

Я решал: баламутить Наташу по телефону насчет возможного нападения или нет?

— Дует в дуду, одной ногой бьет в барабан, на другой стоит, пальцами правой руки давит клавиши гармошки, левой водит смычком по скрипке… В этом духе… В Париже видел. Хотите кофе?

Пожалуй, неразумно беспокоить и её, и Колюню, и преподобного Афанасия. Чего доброго, решат перелетать в Веллингтон и сами впорхнут в сволочные силки Виктора Ивановича. Я же никуда не успею. Если Алексеев П.А. и прорвется к Фунафути, то не дальше трапа самолета, у которого будет стоять Уаелеси с распростертыми наручниками. Не с подводной же лодки произойдет десант…

Странно, но я поверил Милику на сто процентов.

— Кофе? Я бы хватил сейчас рюмку коньяка, господин Тумгоев, — сказал я. — Как насчет за компанию? Угощаю… Заодно обсудим, что же случилось с моим клиентом.

Я поверил Милику на сто процентов, потому что, выдав предупреждение, он работал по указке своего шефа, Виктора Ивановича. Шеф выманивал меня с Кавказа. А делал это потому, что я приближался к Шлайну и Шлайн ещё был живым, хотя длинный чеченец ничего такого не подтверждал. Это во-первых. А во-вторых, все необходимое Макс Ортель предпримет, и Наташу баламутить не стоит. Виктор Иванович совсем не дурак, чтобы всерьез надеяться на успех Алексеева П.А. в дуэли со мной, да ещё практически на моей территории, то есть в Азии, а значит и на моих условиях. Рассчитывает: если не выманю с Кавказа шлайновского подельника, то хотя бы заставлю понервничать…

— Господин Шемякин, — сказал чеченец, — приглашаю вас подняться в номер люкс. Здесь мы мешаем торговле. А там и коньяк есть, и остальное. Вы на Кавказе, вы мой гость… Я дам исчерпывающие ответы на все ваши вопросы.

Я сунул «Беретту 92F» в кобуру под полой блейзера.

Павло, ждавший у двери, отдал Макшерипу Тумгоеву честь по всей форме. Ювелир примерял панаму в магазинчике курортных товаров через две лавки дальше. Лысина его сделалась фиолетовой.

В лифте я спросил чеченца:

— Вы знаете человека по имени Милик?

Он кивнул. Похоже, он знал тут всех. Теперь и меня.

Вышли мы на шестнадцатом этаже.

Веранда, устроенная, словно летающая тарелка типа НЛО, вставшая на причал у гостиницы, нависала над морским берегом, судьба которого с верхотуры представлялась ужасной. Слабоватый прибой издыхал задолго до пляжа между часто поставленными молами. Пляж тоже агонизировал, зарезанный железной дорогой (рядом тянулось ещё и шоссе) и придавленный павильонами, между которыми песок и галька казались городским асфальтом. Ни белый цвет строений, ни хилые тополя пейзаж не спасали. Слегка утешал только морской простор. Ко второй рюмке коньяка он трижды поменял оттенки — сначала с зеленоватого на серый, а теперь сделалось голубым. В зависимости от ветра, наверное. В Легионе специалисты по камуфляжу считали, что цвет джунглей, воды и пустыни определяется в основном его силой…

За четверть часа я обсудил обстановку и затем сторговал с Тумгоевым условия нашего взаимодействия.

Ефима Шлайна он с рук на руки передал частному детективу Хакиму Арсамакову, который на телефонные звонки по своему мобильному и стационарному в новороссийской конторе не отвечает. Сведений о гибели обоих к Тумгоеву не поступало, а он утверждал, что такого рода происшествия с «заметными людьми» ему сообщают сразу и из нескольких источников. Вывод напрашивался один: оба захвачены федералами или российскими спецслужбами, сидят под следствием, скорее всего, в Грозном. Тумгоев может помочь мне добраться в этот город и установить контакты как с промосковскими, так и «настоящими» чеченцами. Шлайн должен найтись — либо живым, либо мертвым.

Условие поездки: ехать в сопровождении.

Потягивая «Курвуазье» и нежась в пиджаках на февральском хостинском солнышке, мы и поджидали это сопровождение.

Я тщетно ждал, что длинный заведет разговор об условиях выкупа микропленок, записанных в Тунисе. Равнодушие к их существованию означало одно: на какой стол их ни положи, с какого-то, поставленного ещё выше, немедленно придет приказ стереть их содержание. Уж не от Виктора ли Ивановича? Милика-то Тумгоев знал…

Естественно, возникал вопрос: взамен чего тогда оказывалось содействие в походе на Грозный? В мертвый город, как назвал его длинный.