Читать книгу "Убийство на виадуке. Три вентиля - Рональд Нокс"

Помните реплику из «Как важно быть серьезным»[63], что потерю одного из родителей еще можно рассматривать как несчастье, но потеря обоих похожа на небрежность? Так и у Моттрама с вентилями. Два открытых вентиля – свидетельство несчастного случая и будут восприняты именно как таковое. Но три открытых вентиля уже однозначно говорят о самоубийстве. Бринкман действовал не задумываясь и торопливо, потому что комната еще была полна отравы. Пальцы он обернул носовым платком, чтобы не оставить следов. А затем впопыхах повернул не тот вентиль. Хотел открыть Б, а вместо этого закрыл А. Звучит невероятно, я знаю. Но обратите внимание: закрытые вентили А и Б находятся в горизонтальном положении, тогда как закрытый В – в вертикальном. И когда Бринкман их увидел: горизонтальные Б и В и вертикальный А, – он в спешке, естественно, вообразил, что если все три займут одинаковое, горизонтальное, положение, то все три будут открыты. И машинально повернул А, так что вентили оказались в той же позиции, в какой были, прежде чем Моттрам зажег спичку. Газ не шел вообще. Результат бринкмановских манипуляций версию самоубийства не подкрепит, зато вызовет у полиции подозрения в убийстве. Полузадохнувшийся, он выскочил из комнаты, запер дверь снаружи, а ключ унес к себе в номер.

– Погоди-ка, – перебила Анджела. – Для чего он запер дверь?

– Может, не хотел, чтоб туда совались, пока он не обдумал все до конца, а то ведь коридорный вот-вот явится. Но, скорее всего, он опять-таки старался создать впечатление, что здесь произошло самоубийство, и с этой минуты действовал четко и хладнокровно. Сам помог взломать дверь и – пока Феррерс проверял газ, а коридорный зажигал ему спичку – воткнул ключ в замок с внутренней стороны двери. Только после этого, уже решив, что полностью обеспечил версию самоубийства, он вдруг увидал, что совершил роковую ошибку – повернул не тот вентиль, – и чуть не сорвался, но, к счастью, эмоции в такую минуту очень даже простительны.

– Выходит, он подумал, что его обвинят в убийстве? – спросил Лейланд.

– Необязательно. Но твой приезд здорово его напугал, ты ведь сразу сказал: убийство, и все тут.

– Чего ж он тогда не удрал? Машина-то была наготове.

– Беда в том, что Бринкман человек по-своему честный. Он не мог примириться с мыслью, что моттрамовская страховка достанется епархии. И меня воспринял как подарок судьбы – этакий бестолковый симпатяга, по долгу службы обязанный защищать версию самоубийства. Как только я приехал, он начал звать меня в каньон.

– В каньон? Зачем? – спросил епископ.

– Чтобы я нашел это письмо. Вчера он своего добился, повел меня туда и даже привлек мое внимание к уступу. Я и бумагу заметил, но мне в голову не пришло посмотреть, что это такое. Бедняга Бринкман! Ведь он наверняка решил, что я круглый дурак!

– Но почему он сам не достал письмо и не принес нам? Или не оставил где-нибудь на видном месте?

– Ирония судьбы! Бедняга попросту не мог его достать, рост не позволял. Вдобавок ветер в понедельник ночью, похоже, отнес конверт подальше от края. Конечно, он бы мог притащить стремянку или подставить под ноги камни, но ты ведь держал его под наблюдением, и я уверен, что он об этом знал. Потому и счел за благо привести нас, точнее меня, в каньон, чтобы я сам нашел конверт. И привел, и чуть ли не носом ткнул – а я не понял и не увидел. Тут он вконец пал духом и решил все-таки удрать. Положение-то хуже некуда: за каждым шагом следят, того гляди арестуют. А возьмут под стражу, так придется либо врать и навлекать подозрения на себя, либо сказать правду и увидеть, как страховка уплывает в руки католиков.

Он заказал в гараже такси к поезду, который прибывает в Чилторп в восемь сорок, – заказал, рассчитывая перехватить машину по дороге на станцию. Про хозяйский автомобиль с сангвинами – в смысле, сандвичами – и виски он, по-моему, даже и не вспомнил. Он человек честный. Но на дорогу, к такси, он решил идти через каньон, причем непременно с «хвостом», там он привлечет внимание «хвоста» к письму, а сам исчезнет. Багажа у него было всего ничего, оставалось только разобраться с бумагами, которые большей частью принадлежали Моттраму. Среди них было и новое завещание, составленное вечером в понедельник, но неподписанное. Его он сжег, ведь оно не имело ни малейшей ценности. Сжег у окна, а уцелевший от огня клочок выскользнул у него из рук и залетел в комнату ниже этажом – ту, где жил Моттрам. Вот и объяснение твоей находки, Лейланд. Как ни странно, именно эта пустячная деталь и вывела меня к разгадке всей истории. Карта из моего пасьянса залетела в окно первого этажа, и, когда я нес ее наверх, до меня дошло, что уголок завещания попал в моттрамовский номер точно таким же путем. Тут я задумался, что это было за завещание и почему Бринкман его сжег, – и неожиданно передо мной стала вырисовываться истинная картина происшедшего, примерно так, как я вам сейчас рассказываю.

Бринкману не везло до самого конца. Я уронил карту в ту самую минуту, когда он со своим чемоданчиком вышел из гостиницы; заметив, что меня в окне нет, он обрадовался, поскольку решил, что я иду за ним, ведь я единственный, в чьих интересах было доказать самоубийство. Он направился в каньон, к тайнику, считая, что ведет за собой меня, там он дождался молнии и подпрыгнул раз-другой, чтоб привлечь внимание к конверту. Но когда оглянулся, то в гаснущем отсвете увидал, что идет за ним Эймс, а не я. Как назло, Эймс – человек, который наверняка удерет с бесценным документом! Однако времени у Бринкмана оставалось в обрез, на холме уже слышен был рокот автомобильного мотора. Он бегом припустил к дороге, плюхнулся в машину и, с отчаяния, послал мне через таксиста записку: пусть, мол, Эймс предъявит свою находку. Где Бринкман сейчас, я не знаю, но надеюсь, с ним все будет в порядке.

– Золотые слова, – кивнул Лейланд. – Хороши бы мы были, если б арестовали его. Ну сами подумайте, в чем его можно обвинить? За то, что человек по ошибке повернул не тот газовый вентиль, в тюрьму не сажают.

– Бедняга Симмонс тоже вздохнет с облегчением, – сказала Анджела.

– Кстати, – заметил епископ, – я слышал, Моттрам не указал в завещании кой-какое имущество, и, по-моему, оно должно отойти Симмонсу. Там не очень-то много, но вполне достаточно, чтобы позволить себе жениться.

Анджела готова руку дать на отсечение, что в этот миг услыхала за дверью шорох и удалявшиеся шаги. Н-да, прислугу в самом деле невозможно отучить от дурных привычек.

– А я вот в большом затруднении, – продолжал епископ. – Есть ли у меня моральное право на эти деньги? Ведь, по сути, завещатель не имел намерения оставлять их мне.

– С другой стороны, ваше преосвященство, вы их заслужили, – сказал Бридон. – Если разобраться, Моттрам просто хотел испытать вашу честность. И я полагаю, вы весьма достойно выдержали испытание. Да, между прочим, вы и не можете отказаться от наследства, потому что завещано оно епархии, а вы только распорядитель. Надеюсь, Пулфорд в скором времени увидит плоды ваших трудов.

– Церковные сборы тотчас же начнут падать, – меланхолично обронил Эймс.