Читать книгу "Боги и люди - Эдвард Радзинский"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
КОНСТАНЦА. Я не знаю, что делать! Я схожу с ума. Уже три недели, как я вернулась из Бадена и нашла его совершенно изменившимся. Он не выходит из дома. И сидит, и сидит над этим проклятым Реквиемом.
(Я не мог сдержать лихорадочных вопросов: «Ну как?! Как?!»)
КОНСТАНЦА. Реквием почти закончен, но я принуждена отобрать его у Моцарта.
Наверное, я побледнел.
Я. Вы… сошли с ума?!
Она была удивлена моим волнением.
Потом сказала: «Прочтите это письмо. Я нашла его на столе. Он написал его да Понте».
Я начал читать… Это – длинное письмо, где были действительно страшные строки:
«Я не могу отогнать от глаз образ неизвестного. Постоянно вижу его перед собой. Он меня умоляет, торопит и с нетерпением требует мою работу. По всему чувствую, что бьет мой час. Я кончил прежде, чем воспользовался моим талантом. Жизнь была так прекрасна, карьера начиналась при таких счастливых предзнаменованиях!.. Я понял, передо мной моя погребальная песнь».
– Он и мне написал столь же ужасное, – сказала она, когда я закончил это письмо. И она прочла мне вслух несчастным голосом: – «Я не могу тебе объяснить, дорогая, мое ощущение. Это некая пустота, она причиняет мне почти боль… Какая-то тоска, которую никак не утишишь. Она никогда не пройдет и будет расти изо дня в день». Мне страшно! – сказала она, всхлипывая. – Вчера мы гуляли по Пратеру, и он вдруг заплакал, как ребенок. И сказал: «Я слишком хорошо понимаю: я долго не протяну. Конечно, мне дали яд. И я не могу отделаться от этой мысли».
Я. И кто же ему дал яд?
КОНСТАНЦА. Он говорит – Сальери. Он привез Сальери на премьеру, и потом они ужинали вместе.
Я. Что за чепуха!
КОНСТАНЦА. Он невменяем, господин ван Свитен. И поэтому я отобрала у него Реквием. И помогло: он немедля успокоился. Прошло уже две недели без Реквиема… Слава Богу, здоровье его улучшилось. Он сумел закончить масонскую кантату и даже ее продирижировал… но вчера он опять потребовал назад Реквием. Я пришла спросить у вас совета, барон: как отвлечь его от этой ужасной мысли?
Я был в ужасе: неужели эта глупая курица не даст завершить? Лишит меня величайшего наслаждения? И музыку – величайшего творения?
Я. Дорогая Констанца, конечно, вы можете не возвращать ему Реквием. Но тогда вам следует подумать: как вернуть взятые сто дукатов?
Я хорошо ее знал.
Она почти закричала: «О нет! Нет! В доме совершеннейшая пустота. Поверьте, ни флорина! Все продано!.. – И добавила нетвердо: – А может быть, вернуть ему Реквием?.. Он уже окреп. И вчера сам смеялся над своими бреднями об отравлении..».
Десять дней назад она вернула ему Реквием.
Помню, я навестил его на следующий же день. Он отплясывал с Констанцей.
Танцуя, он прокричал мне: «Не удивляйтесь, барон! У нас закончились дрова, и мы сейчас танцуем попросту, чтобы согреться! Ха! Ха! Ха!»
В тот день он вернулся к работе, и все последующие дни он работал, работал, работал над Реквиемом. Над нашим Реквиемом. Правда, через несколько дней такой работы он слег в постель. И больше уже не встает.
Только что вернулся от покойного. Всю ночь я не покидал его комнаты и трудился рядом с телом. После разбора его писем я решился подступить к партитуре Реквиема. К главному! Как я откладывал, как я боялся разочарования, но медлить более было нельзя, рассвет начался за окнами. И я взял в руки партитуру… Свершилось! Свершилось! Какая красота… Божественная красота… Если в «Дон Жуане» он содрогнулся от грядущей встречи с предвечным, здесь он сам к ней стремится… Тот мир – вершина человеческих стремлений. Страшный Суд и Милосердие Божие – цель жизни. Дух вечности – это и есть Реквием. Я плакал. Какая трагедия, что он не закончен. На пюпитре я прочел его распоряжения Зюсмайеру, как завершить Реквием после его смерти. А под этими распоряжениями я нашел три письма. Это были письма самого Моцарта. Одно было написано после смерти матери, другое – по дате – перед смертью его отца…
Вот они:
«9 июля 1778 года. Моя мать умерла. В моих печальных обстоятельствах я утешаюсь тремя вещами: совершенным смирением, с которым я предаюсь воле Божьей, столь легкой и прекрасной ее смертью и тем, сколь счастлива она стала спустя мгновение. Насколько она счастливее, чем мы. В этот момент я пожелал отправиться в путь вместе с ней. И с сего желания, и с сего страстного моего стремления развилось и третье мое утешение: она не потеряна для нас, мы свидимся еще с нею».
«Дражайший отец! Смерть – истинная и конечная цель нашей жизни. За последние два года я столь близко познакомился с этим подлинно лучшим другом человека, что ее образ не только не несет для меня теперь ничего ужасающего, но, напротив, в нем все успокаивающее и утешительное. И я благодарю Господа за то, что даровал мне эту счастливую возможность познать смерть, как ключ к нашему блаженству. Я теперь никогда не ложусь спать, не подумав, что, может быть, и меня… как я ни молод… на другой день более не будет. И все-таки никто не может сказать, чтобы в обществе я был бы угрюмым или печальным. За блаженство сие я каждый день благодарю Творца».
Я стоял неподвижно над этими письмами. Так вот что он перечитывал, когда писал Реквием!
Так вот что таилось под его веселой маской. Значит, этот суетливый человечек в дурновкусных камзолах все понимал?
И я начал читать его третье письмо.
«Я всегда помню о Боге и сознаю Его всемогущество и страшусь Его гнева. Но я сознаю Его любовь, и сострадание, и милосердие к своим творениям. Он никогда не покинет своих слуг… И если что свершается по Его воле – то, значит, и по моей..».
Я упал на колени и молился, и просил: «Господи! Господи! Прости меня!»
Уже уходя из комнаты на исходе ночи, я… столкнул его маску, и она разбилась…
Теперь остались только звуки.
Сегодня в три часа пополудни мы собрались в Крестовой капелле в соборе Святого Стефана. Здесь состоялось отпевание Моцарта. Кроме меня, были его ученик Зюсмайер, несколько музыкантов. И Сальери. Мне не хотелось идти вместе с этой толпой к кладбищу, и по окончании отпевания я сказал:
– Видимо, сегодня будет снег с дождем.
Этого было достаточно, чтобы все эти господа охотно отправились по домам. Хотя было очень тепло: три градуса и при полном безветрии. На оплаченных мной погребальных дрогах гроб в одиночестве отправился по Гроссе Шуллерштрассе на кладбище.
Сальери провожал меня домой. Вот он, наш разговор.
САЛЬЕРИ. Вдова не пришла.
Я. Она лежит дома почти без чувств.
САЛЬЕРИ. С какой охотой все они разошлись.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Боги и люди - Эдвард Радзинский», после закрытия браузера.
