Читать книгу "Барклай-де-Толли - Сергей Нечаев"

Трагический разлад Барклая с обществом и сама его величественная фигура с непревзойденной художественной силой запечатлены в гениальном стихотворении Пушкина «Полководец» и в ряде его проницательных высказываний в ходе бурной полемики середины 1830-х годов по поводу оценки заслуг военачальников 1812 года. Суть своей поэтической апологии полководца Пушкин афористически емко выразил в максиме: «Стоическое лицо Барклая есть одно из замечательнейших в нашей истории. Не знаю, можно ли вполне оправдать его в отношении военного искусства, но его характер останется вечно достоин удивления и поклонения».

Прозвучавший в 1912 году вывод военного историка А. Т. Борисевича о том, что «могучими… выразительными стихами великий Пушкин прозорливо прославил “Полководца ” Барклая-де-Толли, но историки все еще медлят “отдать справедливость”», — вывод этот представляется верным отчасти и по отношению к XX веку, ибо еще в 1940–1950 годах историки не только «медлили» отдать Барклаю справедливость, но всячески принижали и замалчивали его полководческие усилия, подвергая его беспримерно грубому поношению. И лишь в последние два-три десятилетия предубеждение к памяти Барклая начало, наконец, хотя и медленно, но устойчиво преодолеваться.

Нельзя не признать, что имя Барклая, как ни одного другого русского военачальника той эпохи, было окружено плотной завесой противоречивых и стереотипных, не подкрепленных фактическими данными суждений, всякого рода «вообразительными сказаниями, догадками и толками», иногда и чисто фантастического свойства. Некоторые же стороны его военно-политической деятельности оказались вовсе скрытыми даже для соприкасавшихся с ним лиц и до сих пор остаются в исторической литературе еще во многом невыясненными.

Одна из причин этого — скудость мемуарных источников. Сам Барклай, избегавший ассоциаций с тяжкими впечатлениями лета и осени 1812 года, своих воспоминаний после войны не записывал и неохотно делился ими с окружающими. Свидетельства современников о полководце разбросаны, как правило, в их обширных мемуарных повествованиях. Воспоминания же, написанные специально о Барклае, насчитываются буквально единицами [134. С. 44–45].

* * *

Мнение адъютанта Барклая-де-Толли, впоследствии — прославленного партизана генерал-лейтенанта А. Н. Сеславина:

Он первый ввел в России систему оборонительной войны, дотоле неизвестной. Задолго до 1812 года уже решено было, в случае наступления неприятеля, отступать, уступать ему всю Россию до тех пор, пока армии не сосредоточатся, не сблизятся со своими источниками, милиция не сформируется и образуется, и, завлекая таким образом внутрь России, вынудить его растягивать операционную свою линию, а чрез то ослабевать, теряя от недостатка в съестных припасах людей и лошадей.

Наполеон, ожидая долгое время от россиян наступательной войны, а вместе с тем верной гибели армии и рабства любезного нашего Отечества, сам наступил.

С первого шага отступления нашей армии близорукие требовали генерального сражения; Барклай был непреклонен. Армия возроптала. Главнокомандующий подвергнут был ежедневным насмешкам и ругательствам от подчиненных, а у двора — клевете. Как гранитная скала с презрением смотрит на ярость волн, разбивающихся о подошву ее, так и Барклай, презирая незаслуженный им ропот, был, как и она, неколебим в достижении предположенной им великой цели.

В одну ночь прибыл из арьергарда адъютант его Сеславин, впоследствии партизан, которого он любил и употреблял также по квартирмейстерской части, с приказанием доносить ему лично обо всех важных обстоятельствах. Выслушав донесения, Главнокомандующий спросил: «Какой дух в войске и как дерутся и что говорят?» — «Ропщут на вас, бранят вас до тех пор, пока гром пушек и свист пуль не заглушат их ропот». Барклай отвечал: «Я своими ушами слышал брань и ее не уважаю; я смотрю на пользу Отечества, потомство смотрит на меня… Все, что я ни делаю и буду делать, есть последствие обдуманного плана и великих соображений, есть плод многолетних трудов. Теперь все хотят быть главными… И тот, который долженствовал быть мне правою рукою, отличась только под Прейсиш-Эйлау в полковницком чине, происками у двора ищет моего места; а дабы удобнее того достигнуть, возмущает моих подчиненных».

Блаженной памяти государь император Александр, уступая гласу народа, назначил главнокомандующим фельдмаршала Кутузова. С сего времени злоба не имела пределов: Барклай был в уничижении, терпел оскорбления всякого рода. Настало Бородинское сражение; произведя чудеса неослабного мужества и восторжествовав над многочисленным неприятелем, Барклай не хотел жить; он искал смерти. Но судьба вела его к величию: Бауцен, Кульм, Лейпциг, Париж обессмертили имя его и привели в храм славы [134. С. 46].

* * *

Мнение историка Д. Н. Бантыш-Каменского:

Князь Михаил Богданович Барклай-де-Толли, высокого роста, сухощавый, был любим войском за справедливость, беспристрастие, ласковое, кроткое обращение. Соединял с глубокими познаниями в военном искусстве храбрость и необыкновенное хладнокровие на поле брани. <… >

Он не отличался предприимчивостью, был даже иногда слишком осторожен, но распорядителен. В тяжком 1812 году, готовя верную погибель врагам, он следовал искусно начертанному плану, отступал без потерь перед многочисленными полчищами неприятельскими. Его обвинили тогда в бедствиях Отечества!

Только неизменное доверие монарха и внутреннее убеждение в правоте своей поддерживали в то время опытного полководца. Настояние Барклая-де-Толли, чтобы союзные армии действовали против Наполеона массой, не растягивались, способствовало успехам нашего оружия.

Переход через Кваркен (1807) — украшение истории военных походов россиян. При Янкове и Ландсберге, начальствуя передовыми войсками, он выдержал напор почти всей французской армии. В Бородинской битве остановил натиск неприятеля на левый наш фланг, опрокинул его конницу при атаке на центр. Не дал сбыться под Бауценом намерению Наполеона обойти наше правое крыло. Под Кульмом довершил разгром Вандамма. У Лейпцига, заняв высоты и уверенный в победе, щадил войско свое, действовал артиллерией, овладел Бельвиллем. Такой очерк бессмертных подвигов Барклая-де-Толли дает ему неоспоримое право на признательность соотечественников [11. C. 384].

* * *

Мнение писателя и биографа С. И. Ушакова:

Победы его при завоевании Финляндии; сражения при Бородине, Кенигсварте, Теплице, Лейпциге и Париже пребудут навсегда незабвенными памятниками воинской его славы!

Частная или домашняя жизнь князя Михаила Богдановича Барклая-де-Толли не менее также преисполнена совершенств и добродетелей; он был чужд всякой личности; честность и терпение в злополучии были отличнейшими чертами великой души его; слава и счастие никогда не возрождали в нем гордости и надмения; он был в дружбе верен, в обхождении кроток и ласков: одним словом, он как в общественных, так и в частных делах был столь же великим вельможею, сколь великим полководцем являл себя на полях брани [141. С. 160].